Владимир Буртовой - Последний атаман Ермака

— А ежели мы, атаман Матвей, учиним список взятых у казаков ценных вещей, укажем, какую плату за нее хотят получить новые владельцы. Я же тот список со своей отпиской пошлю на имя царя Федора Ивановича с тем, чтобы он дал указ Боярской Думе сделать выплату и прислать в Самару спешных гонцов с нужной казной… Покудова вы ждете починки стругов в затоне, гонец уже будет в Москве, а случится так, что вы сплывете уже в Астрахань, я пошлю следом стрелецкий струг с той казной… Думаю, атаман и есаулы, это самое разумное необидное для вас решение. Каково будет твое слово, атаман?

Матвей переглянулся со своими есаулами, по их лицам пытаясь угадать, годится ли такое решение спорного дела с ногайцами, или показать им мужицкий кукиш и пусть тогда будет, как бог или дьявол на душу положит? Емельян Первой и Томилка Адамов согласно кивнули головами, а Митроха Клык, сдвинув к переносью густые черные брови, не глядя в лицо князя Григория, с раздражением бросил короткую реплику, понимая, что в их положении худой мир с ногаями лучше всякой возможной усложненности, тем более, что их в Самаре не так уж и много:

— Пусть так будет, атаман! Иначе нам без доброго ослопа от ногайских псов-послов не отбиться!

На эти слова князь Григорий поджал губы и внимательно посмотрел на казацкого есаула, который в эту минуту держал голову в профиль. Брови у воеводы вновь вскинулись вверх, он раскрыл было рот, но тут же сдержал слово, которое едва не сорвалось с языка. Воевода повернулся к атаману с радостной улыбкой, ожидая ответных высказываний Матвея Мещеряка.

— Пущай будет по твоему, князь Григорий. Верно молвил есаул Митроха Клык — иначе не угомонятся ногаи, станут кляузные отписки на нас писать в Москву, учнут брюзжать, как мухи осенние, покоя от них не будет! Своими жалобами и на Терском рубеже устроят нам зубную боль, жить не дадут спокойно!

Князь Григорий, довольный словами атамана, потер руки, уже властным тоном приказал:

— Завтра поутру каждый казак изготовит к показу походные сумки, ногайские послы в присутствии моих писцов при дьяке Иване и вместе с есаулами составят перечень вещей с указанием, какая да сколько стоит. Чем скорее сделаем тот перечень, тем быстрее пошлю своего гонца в Москву. Теперь идите к своим людям и все передайте казакам с толковыми пояснениями.

Атаман и есаулы отдали воеводе поклоны, пошли было к двери, как вдруг князь Григорий негромко сказал, и в голосе его все же слышалась некоторая неуверенность — а не ошибся ли он? Мог ведь оказаться просто очень схожим человеком…

— Князь Роман, задержись на малое время!

Митроха Клык от неожиданности слегка вздрогнул, замер у порога, потом медленно обернулся к воеводе, с долей вызова ответил:

— Был князь Роман, да волей царя Ивана стал беглый казак Митрофан! Неужто признал, князь Григорий? Считай, без малого двадцать зим минуло, как виделись в последний раз в Александровской слободе, на пиру кромешников Малюты Скуратова! Не многие князья да бояре с того пира верхом на своих конях разъехались, иных и в санях повязанными развезли, кого в лес зверью на корм, кого в омут спустили!

— Мне счастливо удалось ранее конца пира уехать… А тебя признал, князь Роман, хотя лик твой порчен весьма… Знать хочу, что с тобой приключилось. Слух был, что и ты сгинул в том кромешном походе царя Ивана Васильевича на Тверь да на Великий Новгород! Какую крамолу хотел вывести царь среди бояр, кого он так смертельно боялся, что столько тысяч людей безвинно погубил… А ты вот среди казаков объявился! Вы идите, атаман, а мы с князем Романом поговорим. Что бы там ни было, а у нас с ним общий дальний родич — ярославский князь Василий Грозные Очи, который жил еще до нашествия на Русь хана Мамая. А его правнук Иван Засека и стал родоначальником князей Засекиных!

— Вона-а что-о! — с удивлением выговорил Матвей Мещеряк, делая вид, что открытие подлинного имени есаула стало для него полной неожиданностью. — Ну, коли так… Добро, Митроха, то бишь князь Роман, поговори с князем Григорием, а мы идем к казакам. Обсудим завтрашний… торг с ногаями, что да как…

Митроха Клык снял одетую было суконную шапку с беличьей опушкой, опустился на лавку, а Матвей с Емельяном и Томилкой неспешно покинули приказную избу, самарский кремль с его бесконечным стуком топоров и по грязной, еще без дощатых подмостков улице пошли к строениям, где разместились на постой их ратные товарищи.

Казаки без особой радости, но с пониманием отнеслись к известию атамана о том, что по требованию самарского воеводы, который исполняет лишь волю царя Федора Ивановича по усмирению ногайских мурз, им надлежит возвратить прежним владельцам с бою взятую добычу — рухлядь и дорогую утварь из золота и серебра да каменья, у кого что имелось в приседельных сумках и кисах.

— Ну что же! — громко высказался на это Ортюха Болдырев, когда казаки утихли, выслушав слова атамана. — Возить в кисе серебряные монеты гораздо удобнее, лишь бы по цене для нас было не обидно. Как говорили и до нас старики — добро было, да сплыло, и опять будет: казак своего добудет! Не так ли, братцы? Была бы голова, будет и булава! А мы со своим атаманом еще погуляем на воле, припомним и нынешним нашим обидчикам завтрашний торг. Уверуют, что быстрая вошка первая на гребешок попадает!

Казаки нестройно посмеялись шутке Ортюхи, понимая, что теперь они не скоро вновь будут гулять по заволжским степям, а Матвей напомнил казакам, что назавтра все должно пройти мирно, без драки с ногайскими послами, чтобы вновь не вызвать на себя государев гнев.

— Коли так, — согласился есаул Ортюха с доводами атамана, — то на завтрашний день обратимся в настоящих торговых мужей! Будем торговаться до хрипоты в горле. Покажем ногаям, что и языком казаки владеют не хуже, чем саблей, сто чертей им всем в печенки, чтоб весело спалось! Вот и прознали мы, каково угощение приготовил воевода рано поутру нашему атаману! Был на пиру нищий Елизар, да только блюдо облизал! — и неожиданно с озорством добавил: — Хорошо, что еще в Москве я княжне Зульфие жемчужные бусы подарил, взятые у ханской сестрицы под Кош-Яиком! Пришлось бы возвращать, а моя женушка осталась бы без дорогого подарка!

Матвей с признательностью глянул на верного есаула, вздохнул украдкой, издали посмотрев на притихших в дальнем углу необустроенного помещения Марфу и ее подружек. Он отлично понимал, что и в душе Ортюхи, как и у самого, не без основания кошки когтями скребут: саблей добытое добро отдавать придется завтра, а вот когда из Москвы привезут казну, это еще вопрос. Да и кто знает, как на это решение самарского воеводы посмотрит прижимистый на трату государевых денег правитель и государев конюший Борис Федорович Годунов? Сказывали московские людишки, что у него деньгу можно вырвать из пальцев со слезами, словно ненароком прилипший язык к промерзшему топору в пору крещенских морозов!..