Владимир Буртовой - Последний атаман Ермака

— То славно… Митроха! Будешь атаманом над своими молодцами и далее. Доброе ратное оружие выдадим вам всем, кто может носить его и к делу способен. Кто слабо обучен — мои казаки возьмут в науку, потому как привычны мы брать верх не числом, а воинской выучкой и атаманским ратным искусством! Надо нам от Самары-реки уходить на Иргиз или еще далее, на Яик, к нашим старым товарищам. Общую казацкую силу ни ногайским ханам и мурзам, ни царским воеводам не одолеть! Согласен, атаман… Митроха?

Митроха Клык раздумывал не долго, пристукнул кулаком о колено, сказал решительно:

— Для одного человека и двое — уже рать! Иду с тобой, атаман Матвей! Наслышан о тебе земным слухом, что не ради разбоев собирал ты с атаманом Ермаком казацкое воинство, но ради вольного от царя да бояр житья! Идем на Иргиз ли, на Яик ли, а там как Господь нашими судьбами распорядится. Господь, а не бывший опричник Бориска Годунов!

— Атаман! Кажись, с левой руки у нас гости нежданные объявились! — этот настороженный покрик дозорного казака с носа атаманского головного струга заставил всех встрепенуться и с нетерпением искать глазами тех, кто может угрожать отряду какой-либо опасностью.

— Где и кого узрел, Федотка? — Мещеряк поднялся со скамьи у рулевого весла, внимательно всмотрелся в пологие увалы, местами покрытые небольшими зелеными рощицами и высокой, от обильных весенних дождей травы.

— Вот теперь они из лощины должны выехать! Верхоконные, человек до тридцати!

— Казаки аль ногаи? — тут же уточнил Матвей. Атаман хорошо сознавал, что если большое ногайское войско в две-три тысячи человек теперь же навалится на струги, отбиться будет трудно — больше половины вновь приставших к его отряду ватажников не имеют достаточного умения ни из пищалей палить, ни саблями рубиться, доведись сойти на берег для сражения.

Всадники обогнули березовую рощу и неглубокой балкой, из которой утренний ветерок выдавил предрассветный туман, сминая конскими копытами буйные заросли чертополоха и полыни, приблизились к берегу Большого Иргиза, замедлили бег коней. От них отделились трое и, изготовив пищали к стрельбе, почти шагом подъехали на двадцать саженей к невысокому обрыву над водой, подождали некоторое время, пока головной струг не поравнялся с ними, и конник на гнедом жеребце зычным голосом спросил:

— Что за люди на стругах? Чьи будете да куда путь держите?

Матвей Мещеряк мысленно перекрестился, радуясь, что встретили своих, а не стражу кочевых ногайцев, в свою очередь задал вопрос:

— А ты чей будешь, смелый человек? И кто над тобой в начальниках ныне?

— Я сам себе свой, вольный казак, а в вожаках у нас ходит отважный атаман Богдан Барбоша, да продлятся его дни до самого страшного суда господня! А вы кто и откуда таким скопищем? И кто у вас за головного вожака?

— А мы из войска покорителя Сибири, славного атамана Ермака Тимофеевича! Идем из-за Камня через Москву в родные места! — ответил Матвей, всматриваясь в казака и пытаясь узнать, видел ли его прежде.

— А где сам атаман Ермак? — спросил казак, удерживая на месте гнедого коня, который не хотел стоять, норовил пуститься в бег вдоль реки. — Я знавал Ермака до его ухода на Каму к Строгановым!

Матвей, не вдаваясь в подробности, сказал, что Ермак погиб в сражении с сибирским ханом Кучумом, и спросил, желая уточнить, долго ли им еще подниматься по Иргизу — с каждым десятком верст оба берега сдвигаются друг к другу все ближе и ближе:

— Далеко ли до становища атамана Барбоши? Притомились мои казаки от Волги встречь течению веслами да шестами двигаться.

— Недалече уже, верст с полста. Завтра дойдете! А славная у вас судовая рать! И казенные струги есть, и самодельные, и плоты бревенчатые! Видно, собирались к нам на Иргиз со всей Руси!

Матвей вздохнул, прикидывая, что этот день, да и следующий придется и далее подниматься по Иргизу. Уточнил у говорливого казака на всякий случай:

— Ногаи поблизости не показывались? Не учинят ночью внезапного нападения?

— Для такого бережения нас в степь и посылал атаман Барбоша. К становищу вместе двинемся, — казак обернулся в седле к товарищам и подал знак рукой, чтобы подъезжали без опаски — в этой разномастной сплавной рати государевых стрельцов нет, а потому и остерегаться некого, а имя атамана Мещеряка и прежде было у казаков на добром слуху.

До полудня струги Матвея рекой, а казаки атамана Барбоши берегом продолжали подниматься в степь, удаляясь от Волги. В полдень пристали к берегу, заросшему ивняком и ежевичником, отдыхая, наскоро подкрепились горячей ухой, благо рыбы в Иргизе было предостаточно, особенно хорошо ловились судак да и щука с сазаном, а юркую волжскую сельдь выбрасывали в воду — слишком костистая. Изрядно устав, казаки Матвея лишь к закату следующего дня всем разномастным судовым флотом причалили к пологому правому берегу Иргиза, по которому, огороженный добротно поставленным плетеным забором, раскинулся казацкий стан — до сотни просторных шалашей и землянок, крытых камышом. Густо горели костры, возле которых хлопотали кашевары, бегали справные псы, а в отдельных загонах к ночи собранный под охрану гомонил конский табун — не менее трех сотен жеребцов и кобылиц, рядом смирно отдыхали стадо коров да большая отара овец.

— Богато живет наш старый знакомец атаман Барбоша! — с немалым удивлением выговорил Матвей Мещеряк и даже руками развел в стороны. Иному боярину такое хозяйство в зависть!

— Потому и не голодаем, что свое стадо держим, — пояснил есаул Иван Дуда, тот самый, который встретил казацкие струги на Иргизе. — В степи базара нет, прикупить не у кого, а за ногайскими коровами да овцами каждый раз для ужина не набегаешься! — И довольный произведенным на прибывших впечатлением от своего хозяйства, разулыбался во всю ширь усатого лица.

Предупрежденный дозорцами, навстречу отряду Мещеряка к берегу пришел Богдан Барбоша, который успел войти в тот возраст, когда далеко не первая седина уже разбавила искристым серебром окладистую, коротко стриженную бороду и волосы на голове, густо вылезающие из-под черной бараньей шапки. У глаз под черными густыми бровями глубокие морщины веером, крупный с горбинкой нос, а внимательно смотревшие на собеседника серые с прищуром глаза выдавали человека осторожного, но решительного, которого непросто обвести вокруг пальца.

За минувшие четыре года Барбоша почти не изменился, разве что только немного располнел и чуток вроде бы осел в росте, но все так же был могуч и силен. Матвей убедился в этом, едва спрыгнул со струга на влажный песок и оказался в объятиях старого товарища, с кем не единожды бывал в яростных сшибках с крымскими набеглыми татарами на южных рубежах России, пока судьба одного не забросила на берега Волги, а другого вместе с атаманом Ермаком в войска на польско-литовских границах. Атаманы по давнему обычаю трижды расцеловались, после чего Богдан, сокрушаясь от недавно полученного известия, сказал с нескрываемой горечью: