Георгий Блок - Московляне

Управиться с непривычными деловыми заботами мешал страх. Страх был у посадника троякий: страшно было осрамиться перед суздальскими правящими боярами, потерять их доверие и лишиться прибыльной должности; страшен был предстоявший поход: как-то он обернется? На чью сторону склонится военное счастье? Но всего страшнее был обоюдоострый кинжальный клинок, так зловеще сверкнувший давеча в длинных пальцах Петра Замятича. Посадник знал, на что способны эти пальцы.

При всем том первые известия, полученные от Бахтеяра, показались посаднику успокоительными.

Он с удовлетворением услыхал от Нехорошка, что биричи без возражений пошли, куда им велено. Часа через два после этого вертлявый старичок принес сообщение, что из Семеновского княжого села явилось шесть душ смердов с дрекольем.

Тогда посадник послал своего ключника к Бахтеяру с запросом, как собираются посадские.

У Дубового Носа были с посадскими свои, тяжелые счеты. Он вовсе не намерен был открывать эти счеты посаднику, своему самому крупному и безотдаточному должнику, с которого никакой лихвы, конечно, не брал. Но должниками Бахтеяра были и все без малого посадские, всегда нуждавшиеся в деньгах для оборота по своей мелкой торговлишке. Бахтеяр не надеялся, что они соберутся в поход с доброй охотой, но верил во власть своего богатства: страх перед этой властью вполне заменит, думалось ему, добрую охоту.

Вертлявый старичок воротился к посаднику со словами, что-де за посадских людей сотский головой ручается: все, мол, до одного явятся на его призыв.

У посадника поотлегло от души. И когда к нему уже в десятый раз пришел боярский оружничий, он велел передать боярину, что все делается, мол, чин-чином, что сиротский народ сходится из сел мирно, а все посадские люди готовы хоть сейчас идти в поход.

Он просил Петра приготовить к вывозу снаряд, за которым-де пришлет, когда понадобится, и напоминал, что пора бы посажать боярских челядников на-конь да и самому, мол, боярину приготовиться к походу.

Петр приказал оружничему вынести снаряд под дворовый навес, а конюшему — заседлать для челядников коней, оседлав и его, Петрова, белого мерина.

Конюший спросил, какое на мерина класть седло.

Петр, подумавши, велел взять из глухой клети лучшее. Тут-то его и осенила внезапно мысль нарядиться в княжой доспех.

Он долгое время провел вдвоем с оружничим в верхней теремной скотнице, где было сложено уворованное боголюбовское добро: пытал на вес то один меч, то другой, щупал кольчуги, смотрел их на свет и против света, гремел щитами, примерял шлемы, откладывал боевые топорики. За этим занятием не так лезли в голову думы.

А думы были черные.

Неожиданная распорядительность посадника и Бахтеяра словно бы и поободрила Петра, но какой-то червь принялся еще назойливее глодать сердце. Вид оседланного белого мерина, на котором поблескивал ловко пригнанный стальной наголовник с прорезами для глаз и для ушей и сияли на солнце такие же, как на самом Петре, оплечья, удручал боярина. Не хотелось и смотреть на всю эту красивую боевую утварь. Неужто и впрямь предстоит бой? Неужто и впрямь бродит около смерть?

Тем временем доношения, поступавшие от посадника, стали утрачивать мало-помалу начальную бодрость: в них не было еще ничего открыто тревожного, но они делались все менее ясны.

Посадник на по-прежнему частые запросы боярина давал знать со все возрастающей уклончивостью, что народ-де сходится, да не слишком шибко, а когда его спросили, в чем задержка, он ответил сперва, что, видно, мол, биричи в дороге позамешкались, а потом стал нести какую-то уже полную невнятицу: то толковал, что смерды "словом по нас, а делом далече", то говорил, что они "идучи не идут".

Зной, несмотря на поздний дневной час, все еще не спадал.

В княжой плотно заплетенной кольчуге было жарко; от ее тяжести устали плечи. В бронных ноговицах с железными наколенками было неудобно ходить. Ступни, обутые в кольчужные копытца с зубчатыми шпорами над каблуком, горели и отекали.

А запах пожара все не рассеивался.

Когда солнце заворотило с садовых окон на дворовые, Петр послал оружничего с запросом, каково же верное число собравшихся на посаде смердов.

Ответ пришел неожиданный: посадник передавал, что верного, мол, числа не добыть, потому что народу на посадских улицах сошлось много, однако на месте-де тот народ не стоит, а колобродствует бездельно и до того поперемешался, что не разберешь, где посадский человек, где смерд.

Петр Замятнич не успел еще понять все значение только что услышанного, когда по сеням пробежала зачем-то Гаша, и почти сразу вслед за тем со стороны посада донесся странный шум.

Боярин высунул голову в окошко, прислушался и, досадуя на свою тугоухость, решил выйти на открытые переходы, где, верно, будет слышней.

Солнце уже закатывалось.

С открытых переходов был явственно слышен все тот же нарастающий шум. Петр теперь не сомневался больше: это голосила человеческая толпа.

Приставив ладонь к уху, вытянув туловище и даже поднявшись на носки, он силился высмотреть хоть что-нибудь. Но посадничьи хоромы и вышка Неждановой башни загораживали посад. И мешали слушать два близких звука: кто-то в его доме усердно храпел с противным носовым присвистом (это отсыпался после поминального хмеля Яким Кучкович) и громко ворковали перед ночью посадничьи голуби.

Петр раздраженно покосился на голубятни и столкнулся глазами с посадницей. Она стояла вровень с ним, у себя на переходах, очень бледная, закутанная в большой темный плат, и с изумлением, даже с испугом разглядывала его доспех.

Вернувшись в сени, Петр вызвал оружничего и отдал ему два приказа: первое — позвать огнищанина (Петру пришло в голову послать ястребка за княгиниными булгарами), второе — спросить посадника, отчего в посаде шумят и не пора ли посаднику самому туда пойти, чтобы на площадке перед городским рвом изнарядить полк.

Оружничий долго не возвращался. В сенях становилось уже темно, когда он явился и сказал, что огнищанина дома не застал. Ни люди его, ни огнищаниха не знают, куда он отлучился. Дьяконица же (она случайно попалась оружничему навстречу) говорила, что видала, как огнищанин уже в сумерки верхом на своей рыжей горячей кобылке, ведя на поводу второго коня с двумя навьюченными на него большими сумами, выезжал в Боровицкие ворота.

— В Боровицкие? — переспросил, по своему обычаю, Петр. — А посадник что говорит?

— Говорит, что-де послал своего ключника к Дубовому Носу узнать, отчего шумят, и что-де как тот ключник воротится, тогда видно будет, пора ли посылать снаряд. А пока лучше, мол, повременить.

Тогда Петр распорядился заложить для снаряда три телеги, а оружничему велел проверить, сколько на дворе мужской челяди, не прибыло ли с утра, воротился ли кто из тех, что ушли с ратайным старостой на Сходню.