Георгий Блок - Московляне

В потемневшем небе светилась одна крупная светло-зеленая звезда. А правее и ниже ее поднимался из заречной мглы молодой полумесяц, большой, еще тусклый и красноватый.

Оружничий, обойдя двор, сад и все боярские службы, пришел сказать, что мужской челяди насчитал всего четыре души, конюший — пятый, он, оружничий, — шестой. А со Сходни еще не воротился никто.

— Четыре? Как — четыре? Было же восемь! Куда четверых упустил?

— Как углядишь, когда сам весь день туда-сюда бегаешь!

— Туда-сюда! А Маштака все нет?

Нет.

— Сходи узнай, не пришел ли посадничий ключник. Конюшему скажи, чтоб поставил мерина в денник. А сам пусть велит складывать снаряд на телеги. Да пусть доглядывает за людьми, чтоб больше никто не убег. Понял?

— Понял.

— Петр снова поднялся на открытые переходы.

Побелевший месяц, отойдя от звезды, стоял над коньком княжого терема и делался светел.

Слышно было, как на дворе переговариваются челядники, как брякает кидаемое в телеги оружие.

Петру почудилось, что к прежнему шуму, который продолжал нестись со стороны посада, прибавился еще другой, тоже человечий, гул. Он шел будто с иного конца — от неглименской гати.

Оружничий, еле волоча ноги от усталости, пришел от посадника с известием, что посадничьего ключника все еще нет: что-то, видно, случилось с вертлявым старичком.

Не успел он это сказать, как в сени ворвалась клетница Луша со словами, что следом за оружничим прибежал от посадника конюх.

Конюх принес новую, только что полученную весть: от Дубового Носа пробрался-де кое-как, задами, Бахтеяров захребетник Нехорошко. Дубовый Нос требует, чтоб скорей слали ему снаряд. А как посадник опасается, чтоб народ не расхватал снаряда да не наделал беды, то бьет челом боярину, чтоб сам боярин со своей конной челядью проводил снаряд. А не то, дескать, он, посадник, за город не в ответе.

Петр, словно крадучись, молча, подошел к посадничьему конюху, схватил его за плечи и принялся так трясти, что у того громко залязгали зубы.

— Сам?! — шипел он конюху в лицо. — Я те покажу — сам! Ступай к своему хромому бесу и скажи: дружина велит посаднику немедля прислать своих людей на боярский двор, да чтоб те люди немедля везли снаряд Дубовому Носу, да чтоб посадник сам… слышишь: сам с ними шел! А не пойдет… — Петр выпихнул конюха в дверь со словами: — Бегом беги!

Со стороны посада несся теперь уже не гул, а рев. Временами ясно слышались отдельные людские выкрики.

Петр, отходя от двери, наткнулся в темноте на скамью. Что-то тяжело звякнуло: это хлопнулся об пол княжеский щит.

— Зажги свечу, — приказал Петр оружничему. — Нет, погоди! Перво стяни с меня кольчугу.

Пеньковый подбронник весь пропотел. От него остро пахло моченой коноплей. Он холодил тело. Мокрую спину передернуло ознобом. Петр расправил изнывшие под кольчугой плечи.

— Вели всем людям, какие остались, — сказал он оружничему, — и конюшему тоже вели, чтоб все опоясались мечами, чтоб выбрали каждый по копью да чтоб садились на-конь. Когда будут готовы, скажи… Постой! Не послать ли за булгарами? А?

Оружничий молчал.

— Что молчишь?

— Не пойду.

— Куда не пойдешь?

— За булгарами не пойду.

— А?

— С булгарами не оберешься греха.

— Греха? Так, говоришь, не посылать? Ладно. Иди, сготовь людей. Да крикни Лушке, чтоб подала свечу.

Петр, отдирая прилипшую к груди сорочку, прошелся в угол, где стояло Прокопьево заветное копье. Пламя свечи колебалось на оконном сквозняке. Тень от прислоненного копья качалась по стене, как отвес на нитке.

Неясный шорох в дальнем конце сеней заставил Петра обернуться.

В дверях перешатывался с ноги на ногу посадник. За ним стоял оружничий.

— Что приплелся?

— К тебе пришел.

— Кто тебя звал? Ослушничаешь? Где твое место?

Беда, боярин! Булгар бы кликнуть.

— Молчи!

Древко копья стукнуло об пол. Посадник попятился.

— Стой! — крикнул ему Петр. — Затвори дверь и не пускай его уходить, — приказал он оружничему.

Постукивая оскепищем копья, как посохом, Петр подошел вплотную к посаднику и, с омерзением оглядывая его узкие, покатые плечи, проговорил тихим, охрипшим голосом:

— Или сей же миг сядешь на-конь и сам со своими людьми отвезешь Дубовому Носу снаряд, или на сем месте сим копьем…

На-конь?!

Выбирай.

— Верь слову: отродясь на коне не сиживал.

— Усидишь! Моя челядь тебя в седле удержит. А чтоб куда не утек, она ж тебя и до посада проводит.

— Боярин…

— Видал копье?

— Смилуйся!

— Нет тебе милости!.. Сажай его на-конь и сам садись.

Оружничий свел посадника с лестницы.

Петр как был, в одном подброннике, в кольчужных ноговицах, стуча копьем, звеня шпорами, вышел за ними следом на крыльцо.

Посад ревел. К мужским крикам прибавились женские причитанья и визги.

Вывели из денника истомившегося в боевом приборе боярского белого мерина. Взгромоздили посадника на седло. Кривые култышки не доставали до стремян. В детские кулачки, схватившиеся за переднюю луку, насильно всунули повод.

Петр сам установил порядок поезда: впереди четыре конных боярских челядника с мечами наголо, за ними одна за другой три телеги с оружием; правили упряжными конями посадничьи люди; за телегами — на белом мерине смявшийся в жалкий комок посадник, а по бокам от него, поддерживая его под локти, — оружничий и конюший, тоже конные и оружные.

Петр шел за ними следом, пока все не выехали на безлюдную городскую площадь. Тогда он остановился и крикнул вдогонку оружничему:

— Вели воротнику, чтоб затворил за вами обое ворота! Понял? Обое! Да чтоб заложил те и другие на все три запора, как в осадное сиденье. Понял? Да скажи воротнику, что за ним, за старым сычом, я сам в оба гляжу! Понял?

Он проводил их еще глазами (было уж совсем темно) и затем, прихлопнув кое-как свои ворота, пошел быстрыми шагами к дому. Посреди опустелого двора он вдруг приостановился, о чем-то задумался, поглядывая то на свои окна, то на княжой тын, потом махнул рукой и с почти юношеской прытью взбежал к себе на крыльцо.

Рябую Лушу (другие девушки куда-то попрятались) он забросал приказами: чтоб растолкала Якима Кучковича, чтоб подала дорожную одежду и шапку, чтоб принесла в верхнюю скотницу, где он давеча отбирал доспех, четыре лубяных короба да десяток рогожных кулей, чтоб посмотрела, есть ли на конюшне лошади, чтоб выкатила из-под навеса порожнюю телегу, чтоб впрягла в нее коня. Да чтоб не разбудила ни старой, ни молодой боярыни.

В едва освещенной, тесной скотнице Петр, сперва один, потом вдвоем с Якимом, швырял в лубяные короба, почти не разбирая, все, что попадалось под руку, и упихивал в рогожные кули собольи меха, парчу, пестрые шелка, бархат. При слабом сиянии мигавшего свечного пламени в длинных суетливых пальцах то зажигалось крученое золото тяжелой шейной гривны, то вспыхивал алмазный перстень, то зеркалилось серебро широкой чары, то осыпалась нитка румяных корольков, то стекала белая ряска жемчуга.