Джудит Тарр - Господин двух царств

Таис поклонилась так, как будто сама была царицей.

— Я благодарю тебя, великая. И тебя, Барсина. Как случилось, что вас оставили здесь, а не в Дамаске, вместе с другими благородными женщинами?

Царица-мать поняла. Мериамон увидела это по ее глазам. Барсина взглянула на нее и уловила блеск разрешения.

— Я предпочла остаться здесь, — сказала она.

— Ты знаешь, что твой отец бежал вместе с царем, — сказала Таис, спокойно, негромко, без всякой жестокости.

— Я знаю это, — ответила Барсина.

— Барсина, — объяснила Таис египтянке, — дочь сатрапа. Ее отец в детстве был другом Александра, а греки верны дружбе, пока живы. Ее первый муж был греком. Когда он умер, Барсина вышла замуж за его брата. Он погиб в прошлом году при осаде Митилены; она вернулась обратно к отцу, и вот теперь она здесь. Ей лучше было бы уехать в Дамаск вместе с остальными.

— Александр все равно разыскал бы меня и там, — возразила Барсина, спокойствие которой было просто великолепно.

Царица-мать говорила по-персидски, а Барсина переводила по-гречески:

— Зачем египтянка следует за македонским царем? Известно ли ей, что сатрап ее провинции умер?

— Умер? — переспросила Мериамон по-гречески, чтобы поняла Таис. — Несомненно, его женщины оплакивают его.

— Ты не ответила на мой вопрос, — сказала Сизигамбис.

Для персидской женщины она очень прямолинейна.

— Египет — не провинция, — ответила Мериамон. — А я здесь, чтобы служить Александру.

— Зачем?

— Мой отец — Нек-тар-аб, Нектанебо Египетский, — ответила Мериамон.

Царица-мать прикрыла глаза. Мериамон вспомнились кобры. Но в этом жесте не было враждебности, а только неизбежность и непреодолимая отстраненность.

— Так, — произнесла Сизигамбис, и в одном этом коротком восклицании была бездна понимания.

Мериамон слегка улыбнулась.

— Да, мятежник, и потому он умер. Но я жива. И я говорю за него.

— Это твой долг, — сказала Сизигамбис.

Сехмет возникла из тени Мериамон, приблизилась к Царице-матери. Сизигамбис рассматривала ее без удивления, но с заметным интересом.

— Это священная кошка? — спросила она.

— Да, — ответила Мериамон.

Сехмет примерилась к высоте покрытых шелком колен и прыгнула. Сизигамбис не шевельнулась, а кошка терлась об нее, мурлыкая и обольщая.

Сизигамбис была выше всего того, что могло наслать на нее человеческое существо, но Сехмет была воплощением богини. И Сизигамбис осторожно сдалась и коснулась пальцем спинки, изгибавшейся перед ней. Сехмет скользнула под ее руку, толкая твердой круглой головой. Мериамон медленно перевела дыхание. От этой Сехмет можно ждать всего.

— Осторожно, — сказала она, — с ней надо быть почтительным. У нее такие острые когти.

— Такие только и нужны, — ответила Сизигамбис. Она не отступила. Как не похоже на ее сына: насколько неизмеримо более царственно.

Евнух принес наконец стулья, серебряные чаши со сладким вином, приторные персидские сладости. Таис была довольна: Мериамон заметила, как сверкнули ее глаза.

— Твоя кошка прекрасный посол, — сказала Таис.

— Она не моя кошка. — И словно опровергая ее слова, Сехмет перебралась с колен царицы-матери к Мериамон и уселась в позе, исполненной напряженного любопытства, напоминая фигурку в храме. Мериамон погладила изящное золотисто-коричневое ушко с дырочкой для сережки. Сережка осталась в храме Амона, чтобы лишний раз не вводить в искушение дорожных разбойников.

Мериамон поглядела на чашу с вином, которую ей дали, собралась уже было выпить ее, но внезапный шум помешал ей. Вбежал евнух, зеленый от ужаса, и пал к ногам Царицы-матери.

— Госпожа! — еле выговорил он. — Ой, госпожа, они пришли, они здесь, они хотят… они говорят…

Евнухи Царицы-матери застыли. Их обуял страх, ужас, не только от самого известия, но и от того, каким образом оно пришло. Сизигамбис посмотрела на гонца с непоколебимым спокойствием.

— Кто — они?

— Враги! — завопил евнух, потом он, казалось, справился с собой. — Великая госпожа, царь, царь эллинов.

Сизигамбис застыла, выпрямившись еще больше.

— Сам царь? Он здесь?

— Да, великая госпожа. И — спаси нас Ахурамазда, защитите нас, бессмертные, — он желает говорить с тобой.

— Говорить со мной? — Она, казалось, размышляет вслух. — Но мы же принадлежим ему. Он победил нас. Он может делать все, что пожелает.

— Он же варвар, — сказал евнух.

— Он царь. — Голос Сизигамбис прозвучал холодно. — Скажи ему, что он может поговорить с нами.

Евнух собрался с силами и убежал. Сизигамбис сидела неподвижно. Ее длинные пальцы лежали на подлокотниках кресла, сжимаясь и разжимаясь, но голос был спокоен. Она отослала дочерей и их прислужниц во внутренние покои, оставшись только со своей компаньонкой и старшим из евнухов. Аккуратно, не спеша опустила вуаль на лицо. Через мгновение Барсина последовала ее примеру.

Они могли слышать, как царь идет по шатру: внезапное волнение, потом внезапная тишина. Таис сидела спокойно, без улыбки. Мериамон наслаждалась моментом: увидеть Царицу-мать Персии испуганной и преодолевающей свой страх — это было приятно.

Они вошли вдвоем вслед за евнухом, бок о бок, поддерживающие друг друга даже в этом чуждом месте. Гефестион немного впереди, настороже, обводя комнату внимательным взглядом. Александр почти терялся в его тени. Он казался гораздо меньше и худощавей, чем был, как мальчишка, без головного убора и в простом хитоне, без всяких церемоний.

Сизигамбис поднялась. Она была очень высокой, на целую ладонь выше Гефестиона. Пока он медлил, держа руку на рукояти меча, она упала без чувств.

Гефестион смотрел в изумлении, бледный от волнения, потом покраснел.

— Госпожа, — воскликнул он, — госпожа, я не царь!

Голос Барсины, как эхо, повторил эти слова, слегка дрожа, но ясно, переводя с греческого на персидский.

Царица-мать поднялась. Лицо ее было спокойно, как всегда, но губы были белые. Теперь она увидела Александра, слегка подавшись вперед, и ее взгляд замер на нем. Она снова начала падать.

Он подхватил ее.

— Нет, мать, ты не должна делать этого для меня.

— Ты царь, — начала она, и голос Барсины зазвучал эхом, чуть запаздывая. — Это моя ошибка… прости меня… какое наказание твое величество выберет…

— Все хорошо, мать, — сказал он приветливо, помогая ей сесть в кресло. — Он ведь тоже Александр.

Сизигамбис сжала его руку, как будто боялась упасть, и напряженно вглядывалась в его лицо. Он ответил ей таким же напряженным взглядом.

Царица-мать Персии первой опустила глаза и отпустила его руку. Следы ее пальцев багровели на его светлой коже; потом здесь будут синяки. Александр, казалось, не заметил этого. Медленно Сизигамбис опустила вуаль.