Джудит Тарр - Господин двух царств

Люди рыдали: это была часть ритуала. Мериамон почувствовала, как и ее губы задрожали. Так много тел, так много потерянных душ! Боги, как же так можно?!

Рядом с ней на склоне стояли другие люди. Большинство молчали. Кто-то сказал рядом:

— Ты потеряла кого-то в битве?

Это был голос женщины, чьей угодно, но только не персидской. Женщина стояла спокойно, одетая как гречанка, вуаль, наброшенная на волосы, прикрывала лицо. Мериамон засмотрелась на нее: локоны бронзово-золотых волос, гладкий лоб цвета слоновой кости, огромные темные глаза. В них светились симпатия и любопытство — обычное для греков выражение. Ее выговор был безупречен.

— Как они могут так поступать? — спросила Мериамон. — Как же можно разрушать тело?

— Так освобождаются души, — сказала гречанка. — Потом мы похороним кости, и они смогут отдохнуть.

— Разве это отдых? Когда уничтожено тело?

Брови гречанки сошлись на переносице, густые, красиво изогнутые.

— Душу надо освободить, чтобы она могла пересечь Реку и попасть в Гадес, а кости должны лежать под землей. — Она вздрогнула под своей тонкой голубой накидкой с вышивкой по краю. — Как это ужасно — быть прикованным к гниющей плоти и не находить успокоения!

— У нас такие разные веры, — сказала Мериамон с трудом.

— Ты египтянка, да? Я слышала, в лагере есть женщина из Египта.

— Меня принимали за мальчика, — сказала Мериамон.

— Ну, тогда тебе повезло, — заметила гречанка. — Поверь мне, там, где эллины, гораздо безопасней женщине, чем мальчику.

Мериамон взглянула на нее.

— Но ведь некоторые военачальники привезли с собой жен?

Гречанка рассмеялась, мелодично и звонко. Такой перелив радостных нот — это искусство, отработанное до инстинкта.

— Жена? Я?! Спаси меня, Афродита! Нет, моя дорогая египетская гостья, я просто следую за войском, и называют меня гетера. Ты когда-нибудь слышала о Таис?

— Не больше, чем ты слышала о Мериамон.

Таис откинула вуаль. Она не была такой ослепительной красавицей, как ожидала Мериамон. Глаза ее были великолепны и кожа безупречна, но нос был слишком длинным даже на греческий вкус, рот слишком широкий и чувственный, подбородок слишком твердо очерченный. Характер — вот как это называлось.

Мериамон никогда раньше не разговаривала с гетерой. Наложницы — у мужчин в стране Кемет они были. Были там и женщины, торговавшие своим телом для мужской утехи. Но те, кто носил звание «подруги», были только в Греции, и было это странно.

— Мы необходимы, пойми, — сказала Таис своим ясным, звонким голосом. — Для некоторых мужчин мальчиков недостаточно, а их жены годятся только для того, чтобы прясть шерсть и нянчить сыновей. Мы же даем мужчинам то, чему жены едва обучены, а мальчики не имеют вовсе. Мы заслуживаем имени, которое нам дали.

— В Египте, — сказала Мериамон, — таких женщин называют женами.

— Счастлив Египет, — ответила Таис и полуотвернулась, потупив прекрасные глаза.

Мериамон уже видела человека, который подходил к ним. Он сегодня утром вместе с царем ехал в траурной процессии. Он был немного старше, чем другие, ближе к тридцати, чем к двадцати, с худощавым энергичным лицом: высокий, широкоплечий, с большими руками, но грациозный и ловкий в движениях, каким должен быть настоящий воин.

Он учтиво приветствовал Таис, как благородную женщину. Таис стояла, скромно опустив глаза, и ответила на приветствие на своем чистейшем аттическом наречии.

— Птолемей, — сказала она, — ты знаешь госпожу Мариамне?

Он поклонился: приветливо, любезно и чуть насмешливо. — Царь говорил о тебе, — сказал он. Мериамон подняла бровь.

— Он очарован, — сказал Птолемей. — Неужели Филиппос действительно позволил тебе прийти прямо в лазарет и творить там чудеса?

— Ну, что касается позволения, — ответила Мериамон, — думаю, у него просто не было выбора. Но никаких чудес не было. Просто полевая хирургия — это все, что я умею.

— Это гораздо больше, чем умеем мы. — Птолемей покачался на пятках и внезапно ухмыльнулся. — Хотел бы я поглядеть на него, когда он понял, что ты женщина.

— Это его не порадовало, — сухо сказала Мериамон.

— Да уж. — Птолемей говорил решительно, чуть ли не с презрением, как показалось Мериамон. — Один щенок из этого выводка достался тебе. Ему теперь остается только стенать, что он попал в женские руки.

Она сощурилась. Широкая кость, большие руки, худощавое лицо.

— Уж не Николаос ли?

— Да, Нико, — ответил Птолемей. — Но как бы то ни было, он хороший воин. Мог бы быть и лучше, ведь он испорчен с детства, но пусти его в бой, и он вспомнит свои хорошие манеры.

— Он вежливо убивает?

Птолемей захохотал.

— Александр говорил, что у тебя острый язычок. Так же, — добавил он, — говорил и Нико. — Он вдруг посерьезнел. — Врачи говорят, что он должен был лишиться руки. Теперь, по их словам, ее, наверное, удастся сохранить. Если это не чудо, то что же вы называете чудом?

— Все было не так уж плохо, как могло бы быть, — сказала Мериамон. — Он потерял много крови от всех своих ран, поэтому я заставила его лежать. Кроме того, мне доставляло удовольствие наблюдать, как он злится.

— Со временем из него выйдет и дурь, — усмехнулся Птолемей.

— Я не стала бы делать ставку на это, — добавила Мериамон.

Люди начали расходиться. Бурно горевший костер теперь только медленно тлел. Ветер переменился, и ее ноздри ощутили запах. Дым, гарь, сладковатый запах горящего мяса буквально вывернули ее наизнанку.

Мериамон почувствовала, как женские руки, прохладные и успокаивающие, убирают волосы с ее лица, залитого слезами, поддерживают, пока ее рвало на траву. Таис говорила, и ее голос был таким же успокаивающим, как руки:

— Это зрелище не для египтянки. Но кто виноват?

Мериамон выдохнула едва слышно, злясь на свою слабость:

— Я сама. Я должна была помнить… я должна была знать…

— Так же, как и Александр, — сказал Птолемей.

Мериамон вскинула голову, глаза ее расширились от удивления.

— Да, я слышал, что он сказал. Он иногда вообще не думает.

— Но он же царь!

— Да, он царь, — согласился Птолемей. — Но послушай, вы же не выбираете себе царей. Вы делаете их богами.

— Они и есть боги, — ответила Мериамон, — и сыновья богов. — Ее желудок немного успокоился. Она поднялась с колен, стараясь не смотреть в сторону костра и дышать неглубоко, хотя ветер снова изменился и относил дым к морю. — Нет, это я не подумала и дорого за это заплатила.

Она подняла глаза. Он смотрел вниз, нахмурясь, как будто пытаясь что-то понять. На миг ее тень заколебалась. Смотреть… желать…

Он отвернулся. Миг прошел. Он бережно поддержал ее.

— Царь захочет видеть тебя позже. Ты будешь в лазарете?

— Она будет с женщинами, — сказала Таис, и они оба уставились на нее. — Госпожа Мариамне, я собираюсь пойти поговорить с персидскими женщинами. Им может быть приятно услышать женский голос, даже если он принадлежит врагу.