Джудит Тарр - Господин двух царств

Он привел ее в комнату, которая прежде, кажется, была гардеробной, она точно не помнила. На стенах был нарисован лес из пальм и папирусов, крадущиеся по нему охотники с луками и копьями, улетающая стая спугнутых гусей. В комнате были разложены одеяния, такие знакомые, что она какое-то мгновение не могла войти.

Александр схватил ее за руку. Она и не заметила, что качается.

— Тебе плохо? — спросил он с неожиданной заботой.

— Нет, — выдавила она из себя, потом, собравшись с силами, добавила: — Нет, просто… я слишком многое вспомнила.

— Вот оно что, — сказал он. — Я не подумал. Может быть, тебе лучше…

Она покачала головой.

— Все в порядке. Что ты хотел показать мне?

Александр не обиделся на ее слова, хотя они прозвучали резче, чем она хотела. Он подошел к столу, где были разложены регалии Великого Дома, и взял накладную бороду.

— Ты можешь себе представить, чтобы я надел это?

Она взглянула. Действительно, нелепо, она не смогла отрицать это: синий, заплетенный в косички хвост на шнурке.

— Ты же надеваешь гирлянды на праздниках, — сказала она. — Они выглядят не лучше.

— Они греческие.

— А это нет. — Мериамон потрогала льняное одеяние с негнущимися складками. От густой вышивки оно было твердое, как латы. Она не решилась взять в руки короны: высокую и суживающуюся кверху корону Белого царства и похожую на шлем, спереди пониже, сзади выше, корону Красного царства.

У него таких предрассудков не было. Александр взял их, повертел, рассматривая, провел пальцем по изгибу соединяющего их золотого язычка, сказал:

— Я знаю, кем ты хочешь меня сделать. Египтянином. Но я не египтянин. Я родился и вырос македонцем. Все это и все то, что оно значит, не для такого царя, как я. Там, откуда я пришел, со всем этим проще. Мы не соблюдаем таких церемоний, каких хотят от меня ваши жрецы.

— Ты отказываешься от этого?

Она имела в виду не церемонии. Судя по его ответу, он понял. Он заговорил медленно:

— Нет. Но… надо как-то по-другому. Ты понимаешь?

— Так было многие тысячи лет.

— И еще тысячи до того. — Он не улыбался. — Я знаю, какая древняя эта страна. Но я-то новый. Если ваши боги хотят, чтобы я правил здесь, они хотят, чтобы я правил по-новому, иначе они никогда не допустили бы того, чтобы я вырос в Македонии.

— Ты же будешь проводить свои греческие игры и праздники так, как принято у вашего народа, — сказала она. — Неужели так ужасно, если тебе придется короноваться так, как принято в Египте, в Великом Доме Египта?

Александр задумался. Пока он размышлял, Перитас, обнюхав все углы, вернулся и уселся рядом. Александр положил короны на место и рассеянно потрепал уши собаки, хмуро глядя на стол и на то, что на нем лежало.

— Существуют вежливость, — заговорил он наконец, — и политика. Мне нравится ваш народ. Конечно, он странный, этого нельзя отрицать, и такой же старый, как здешняя земля; иногда я даже сомневаюсь, есть ли здесь что-нибудь молодое. Но они умеют смеяться.

— Иногда только смех может сделать жизнь сносной.

Александр быстро взглянул на нее. Он все еще хмурился, но уже задумчиво, а не раздраженно. Он взял посох и плеть, взмахнул золочеными ремешками. Они щелкнули друг о друга, негромко, но отчетливо.

— Это для повелителя людей, — сказала Мериамон, — а это для пастыря. Чтобы охранять и вести; для правосудия и для милосердия.

— Так мне говорили и жрецы, — ответил Александр. — Они также сказали, что я могу короноваться боевым шлемом, если захочу: Кес… Кеп…

— Кепереш.

— Кеперос.

— Кепереш.

Александр не мог выговорить правильно.

— Звучит по-персидски, — сказал он. — Можно просто вывихнуть челюсть.

— Это не по-персидски, — обиделась она. — Ничего похожего на персидский.

Он улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой.

— Ты же знаешь, что я совсем не собирался тебя обижать. Но как вы можете выговаривать эти с… ст… — Он замотал головой, как будто это движение помогло бы ему развязать язык. — Но зато персы не умеют выговаривать мое имя.

— Неужели, Александр? — спросила она достаточно покладисто. — Неужели ты будешь носить Кепереш, если две короны тебе так не по вкусу?

— Я думал об этом, — ответил он. — В конце концов я солдат, и я пришел с армией. Но и это неправильно. Вот что странно, а это, — он ткнул пальцем в фальшивую бороду, — нелепо, но я же не воюю с Египтом, а Египет не воюет со мной. Войн уже достаточно. Я хочу установить здесь мир.

— Египетский мир? Или македонский? Александр помолчал, потом снова нахмурился.

Она почти видела ход его мыслей.

— Мои военачальники скажут, что это одно и то же. Что мир будет моим миром, а это значит македонским. Так сказал бы и Аристотель. Он учил меня, что только греки созданы свободными. Варвары — рабы от природы. Но когда я познакомился с этими варварами — даже с персами, — я засомневался в этом. Аристотель мудрец, но он не видел того, что видел я.

— Мы никогда не были рабами, — возразила Мериамон, — только у персов. Но мы боролись, как могли.

— Значит, так, — сказал Александр. Теперь он полностью повернулся к ней, держа в руках посох и плеть. Лицо его осветилось каким-то новым светом. — Вот в чем главное. Они отняли у вас свободу. Сделали вас рабами.

— Тебе понадобилось так много времени, чтобы понять это?

— Я должен был увидеть сам. Когда тебе говорят, этого недостаточно. Вы проиграли войну. И не одну. Цена оказалась высокой, но цена всегда такова, если дело доходит до войны. Это своего рода справедливость. Но то, что вы питали такую глубокую ненависть, и так долго, против тех, кто правил вами достаточно хорошо…

— Они управляли нами.

— Нас вы будете тоже ненавидеть? Ведь мы тоже будем управлять вами.

— Вас мы выбрали сами.

— Да. — Он поднял посох. — Македония — пастушеская страна. Я думаю, мы способны это понять.

Она наклонила голову.

Он взглянул на нее. Взглянул пристально.

— Почему вы соглашаетесь с этим? Почему бы вам просто не выбрать своего собственного царя и не предложить мне отправляться назад, откуда пришел?

— Ты тот царь, который нам дан.

— Это не причина.

— Это все.

Глаза его сверкнули. Мериамон ждала вспышки, но Александр умел владеть собой.

— Отлично, — коротко сказал он. — Я буду короноваться по-египетски, хотя и буду при этом выглядеть круглым дураком. Я сделаю это для тебя, и ни для кого больше. Потому что тебе это будет приятно.

Если он хотел ее смутить, то его ждало разочарование. Она пожала плечами.

— Ты делаешь это для богов, признаешь ли ты это или нет. Если тебе хочется служить им в мою честь, зачем бы я стала противиться этому?

— Я все еще тот же, кем был, — сказал он. — Я все еще Александр Македонский. Что бы я здесь ни делал, этого не изменить.