Гарри Тертлдав - Череп грифона

Но не объяснять же все рабу? И Соклей попытался отшутиться:

— Видишь ли, Арлисс, эта вещь не такая прожорливая, как ты.

— Шестьсот драхм, — повторил Арлисс; Соклей усомнился, слышал ли кариец то, что он сейчас сказал. — Шестьсот драхм, и ты отказался!

Раб посмотрел на завернутый в тряпку череп и заговорил с ним так, как будто они были равны не только в цене:

— Эллины просто сумасшедшие! Старая кость, ты со мной согласна?

Соклей начал было возмущенно протестовать, но потом прикинул, как бы отреагировал Менедем, узнай тот, что его двоюродный брат отказался продать череп грифона за шесть мин. Менедем наверняка превратился бы не просто в сумасшедшего эллина, а в буйнопомешанного.

— Нет, — нетерпеливо проговорил Менедем, когда Соклей снова начал приставать к нему с уговорами. — Мы не пойдем в Афины только потому, что тебе приспичило там оказаться.

— Но… — начал было Соклей.

— Нет, — повторил капитан «Афродиты». — Я тоже хочу убраться с Родоса, но сейчас мы не можем этого сделать. Ты видел новомодные драгоценные камни из Египта, которые называют изумрудами?

— Я о них слышал, но пока не видел, — ответил Соклей.

— Так вот, мой дорогой, тебе лучше на них посмотреть, если ты думаешь, что сможешь выманить меня с Родоса раньше, чем я выманю изумруды у их владельца — капитана торгового судна, — объявил Менедем.

— Но череп грифона… — запротестовал Соклей.

— Нет! — покачал головой Менедем.

Его тень тоже покачала головой, спугнув бабочку с цветка в саду возле дома Лисистрата.

Менедем посмотрел, как она улетает, потом продолжил:

— Череп пролежал в земле с тех пор, как началась Троянская война, и даже дольше. Мы уже говорили об этом. Поэтому попадет ли он в Афины сейчас, в следующем месяце или еще на месяц позже — не так уж важно. Зато смогу ли я раздобыть изумруды — очень даже важно.

— Логично, — признал Соклей.

Менедем уже решил было, что его двоюродный брат наконец прислушался к доводам разума, но тут Соклей добавил:

— И все-таки мне это не нравится.

— Очень жаль, — бессердечно сказал Менедем.

Слишком бессердечно: он дал брату повод завестись по новой.

— Да что такого особенного в этих изумрудах? — вопросил Соклей.

— Это прекрасные драгоценные камни, вот что, — ответил Менедем. — Такие же прекрасные, как рубины, только не красного цвета, а зеленого. Они зеленее, чем незрелые гранаты; зеленые, как… как… — Он не мог подобрать сравнения, пока не сорвал лист с одного из растений в саду. — Как это.

— Это мята моей сестры, и она выскажет тебе все, что думает, если увидит, как ты обрываешь побеги, — ответил Соклей.

— Это будет невежливо с ее стороны, — заметил Менедем.

Если не считать дня ее свадьбы, он не видел Эринну без покрывала с тех пор, как она была маленькой девочкой.

— Будь уверен, сестра выскажет тебе все, что думает, — не без гордости повторил Соклей.

Эринна, вероятно, была сейчас в женских комнатах наверху и слышала каждое слово, которое произносилось в саду. Женщины из хороших семей, может, и не часто выходили из дома, но это еще не значило, что у них не было способов выяснять, что происходит вокруг, и влиять на происходящее.

— Тогда дадим ей такую возможность, — сказал Менедем. — Послушай, пока ты не увидишь сам эти драгоценные камни, ты не поймешь, почему я так из-за них волнуюсь. Имей в виду, Фрасилл и понятия не имеет, что я из-за них сам не свой, так что я буду тебе очень признателен, если ты меня не выдашь и не испортишь мою игру.

— Можно подумать, ты недостаточно хорошо меня знаешь, что обращаешься с такими просьбами, — обиженно ответил Соклей. — Фрасилл — это владелец изумрудов?

— Верно. Он только что привел на Родос большое судно, полное египетской пшеницы.

— Тогда зачем ему изумруды?

— На этот вопрос он не отвечает прямо. Думаю, один из его родичей работает на руднике где-то в пустыне к востоку от Нила.

— То есть это могут быть… контрабандные изумруды?

— Да, такое пришло в голову и мне.

Соклей хитро сощурил глаза.

— На Родос является множество эллинов из Египта, которые могут кое-что шепнуть на ухо Птолемею. Не хочешь напомнить об этом загадочному Фрасиллу?

— Ты сущий демон, а? — восхищенно воскликнул Менедем. — Я и сам должен был до такого додуматься!

Они вышли из дома и двинулись к гавани дорогой, по которой Менедем ходил с тех пор, как достаточно подрос, чтобы семенить за своим отцом. Менедем не хотел вспоминать об этом сейчас; ему не хотелось думать ни о чем, связанном с Филодемом. Но все же путь был ему так же знаком, как и любому родосцу.

Вон кузнец Мнесипол стучит молотом, дым от его горнила поднимается в небо. А вон у лавки сапожника Пифиона толпятся, как всегда, пустозвоны и бездельники…

Соклей отпустил свое обычное замечание:

— Сократ учил возле точно такой же лавки сапожника. В Афинах до сих пор показывают эту лавку, которая раньше принадлежала Симону.

— Пифион может научить тебя насчет обуви всему, что ты захочешь узнать, — сказал Менедем.

— А может ли он объяснить мне, что такое правда, что такое добро, что такое красота?

— Конечно — применительно к обуви.

— От тебя никакого толку, как и от Пифиона.

— Неправда, от него есть толк, если, скажем, у моей сандалии оторвется подошва — хотя я нечасто ношу сандалии.

— А как насчет твоей души?

Вместо того чтобы играть с двоюродным братом в словесные игры, Менедем подобрал камень и швырнул его в двух тощих собак, которые грызлись у стены из-за объедков. Камень с резким звуком ударился о стену. Одна собака убежала, а вторая, заглотив то, из-за чего они дрались, тоже потрусила прочь.

Пекарня Агатиппа дымила так же, как и кузница Мнесипола, но сладкий запах свежего хлеба заставил Менедема снисходительно отнестись к этому дыму. Пучеглазый геккон цеплялся за стену пекарни. Его попыталась склюнуть ворона, но он юркнул в трещину в сделанном из ила кирпиче, и птица улетела очень недовольная.

Возле Великой гавани каждый второй дом казался таверной. Около стены одной из них мочился человек; у стены другой спал пьяный.

Соклей неодобрительно хмыкнул.

— Вон тот, кто не умеет владеть собой.

— С этим не поспоришь, — ответил Менедем. — Выпить много вина — это одно, но напиться до бесчувствия утром? — Он покачал головой. — Нет уж, спасибо!

Чайки и крачки носились над головой, вскрикивая и вопя. Пеликан с размахом крыльев в рост человека величественно пролетел мимо. Береговые птицы сновали здесь и там нервными маленькими шажками, время от времени останавливаясь, чтобы склюнуть жучка или маленького краба.

Менедем показал вперед.

— Вон судно Фрасилла «Дуновение».

— Скажите пожалуйста, «Дуновение», а? — Соклей поджал губы. — Лучше бы он назвал его «Пердеж».