Андрей Посняков - Меч времен

Видать, давненько дождя в Новгородской земле не было.

Сбыслав о битве рассказывал, а как же! Да так цветисто у него выходило! И не битва даже была — целое побоище. И рыцарей-то шведских — «без числа», и князь-то громил всех за милую душу, и — вот он, гостюшка! — мечом махал, дай бог каждому…

Девушки слушали, перешептывались, а, как матушка утомилася, да, стол благословив, почивать отошла, с вопросами навалились: а правда ли, что сам Биргер-королевич войском тем управлял? А шнек свейских много было? А погибло сколько? А полон? Много ли рыцарей взяли?

Ну и про гостя тоже расспрашивали: с каких земель, да женат ли, да сюда ли надолго?

Узнав, что не женат, дружно сказали — женим!

Ближе к вечеру явился батюшка, тысяцкий Якун. Бровью с порога повел: смело с лавки девок, сразу и глазенки погасли, и дела какие-то нашлись неотложные… Видно, держал Якун свое семейство строго.

Сели. Ухмыльнулся в бороду, серебряный кубок поднял…

За победу выпили, за Святую Софью, за благоверного князя. Миша уже пить еле мог, а уж от еды — и вообще воротило. А Сбыслав да все его домочадцы — ну молодцы — как ни в чем не бывало в три горла кушали, не давились!

– Смотрю, дружок-то наш утомился, — произнес с усмешкой Якун. — Велю проводить в опочивальню… А о деле и завтра поговорим.

– Верно, батюшка, — Сбыслав поставил кубок. — Пойду, самолично провожу…

А дальше Михаил мало что помнил — утомился, и так уже за столом носом клевал, а как почувствовал под собою постель, травами душистыми накропанную, так и уснул тут же, едва голова склонилась.

А проснулся — Веселый Ганс его за плечо тряс!

– Эй, Миха, вставай, чего разлегся?!

Миша глаза раззяпил — боже ж ты мой! Это где ж он? Похоже, что в камере! Стены серые, спит на голых досках, да еще и дверь железная — заперта.

– Вася, мы где с тобой?

– В ментовке, где же еще-то? Не помнишь, что ль, вчера побуянили?

– Побуянили? — Михаил уселся, скрестив ноги, и почесал затылок. — Нет. Не помню.

– Ну как же! Помнишь, водку мы с тобой на бережку пили?

– Водку — помню.

– И девка еще была…

– Девку — не помню…

– Ну, такая еще, в старинном платье…

– А-а-а-а!!! Гопники еще к ней приставали… Вспомнил!

– Вспомнил, вспомнил, — передразнил Веселый Ганс. — Колом только их не надо было бить…

– А что, я их колом, что ли?

– Ну да — выдернул из забора жердину и погнал… Вот нас с тобой и забрали! Да… девчонка та нас отмазывала… браслетик, вон, тебе подарила…

– Браслетик? Какой браслетик?

Михаил посмотрел на запястье… ну да, вот он… Желтовато-коричневый, витой, в виде змейки… Постойте-ка! Так он же сломался, браслетик-то! А тут вот — целый… целый…

– Слушай-ка, Ганс…

Миша поднял глаза… и обмер — никой не Веселый Ганс перед ним сейчас был, а… сын тысяцкого Сбыслав Якунович. Кудрявый, улыбчивый, правда, немного бледноватый… видать, вчера тоже малость того, укушался…

А вокруг — не камера, а… горница, что ли?

Черт побери!!!

Михаил рывком поднялся.

– На вот, испей, — протягивая глиняный кувшин, ухмыльнулся Сбыслав. — Пей-пей, тут квасок кисленький, с похмелья — славно.

Миша сделал пару долгих глотков — и в самом деле, славно!

И вспомнилось сразу все… Битва, путь… рабыня!

– Слышь, Сбышек… А куда Марья-то делась? Ну, девчонка та, помнишь?

Сын тысяцкого кивнул:

– О рабе своей спрашиваешь? Не беспокойся, она с челядинками… На днях продадим на торжище от греха — что выручишь, твое!

– Продадим? — Михаил помотал головою. — А оставить ее нельзя?

– Да не желательно бы… Пересуды пойдут всякие… Тебя ж оженить надо!

– Оженить?! Бррр!!!

– Ладно, оставим пока рабу твою, — ухмыльнулся Сбыслав. — А я к тебе вот зачем… Батюшка посейчас не придет с беседою — в господу уехал. А вот с монастыря Юрьева монашек приперся — про битву выспрашивать, игумен, вишь, ему все точнехонько записать велел. Наши тут ему много чего наплели… теперь твоя очередь. Посейчас пришлю… Токмо ты уж не сильно ему ври-то… так, как все…

Весело подмигнув, сын тысяцкого вышел, не прикрыв за собой дверь.

Браслет, господи!!! Сон-то — в руку! Вот с чего все началось-то! С него, с него, с браслета! Надел на руку и…

– Дозволишь ли войти, господине?

– Войти? А ты кто? — Михаил непонимающе посмотрел на возникшего на пороге востроглазого паренька лет четырнадцати, в черной монашеской рясе, с тоненьким ремешком, перехватывающим копны нечесаных соломенных волос.

– Я-то? А Мекеша-книжник, — мальчишка поклонился в пояс. — С обители Юрьевой батюшкой игумном послан, дабы…

– А, — вспомнил Миша. — Это про тебя, значит, Сбыслав только что говорил. Летопись писать будешь?

– Что, господине?

– Ладно, давай спрашивай!

Испросив разрешения, монашек уселся на лавку и вытащил из переметной сумы листы бересты и металлическую палочку — писало. Все правильно: сперва — на черновик, на бересту, а уж потом — после правки игумена — и на пергамент, да в переплет — вот и готова летопись.

– Мне уж мнози про битву рассказывали, — пояснил Мекеша. — Теперь бы токмо уточнить малость.

– Давай уточняй, — махнув рукой, Михаил вновь приложился к кувшину.

– Вначале — о кораблях, о шнеках шведских… Сбыслав Якунович сказал — их тридцать три тысячи было?

Миша поперхнулся квасом:

– Тридцать три тыщи? Ну, это Сбышек того, погорячился…

– А сколько тогда?

– Да черт его… не считал…

– Напишу — тысяча…

– Ну, как знаешь. Пиши. А вообще, что там у тебя записано-то?

Книжник улыбнулся:

– Посейчас прочту… Вот: Гаврила Олексич, боярин, сказывал — «народу свейского полегло без числа — и лыцари, и кнехты, и мнози… бискуп свейский Спиридон убиен бысть… наших же потерь — два десятка!

– Лихо! — поставив кувшин на пол, Михаил хлопнул себя по коленкам. — Куда там российскому телевидению! Ты читай, читай, Мекеша… очень интересно — что у тебя еще такого написано?

– Коль велишь, господине, чту далее… «Александр-княже самому королеве възложи печать на лице острым своим копием…», то мнози видали.

– Так-так уж и «мнози»? — с усмешкой усомнился Михаил.

– О том воин один, Парфен, говорил — что, мол, мнози… А сколько именно — не указывал. Так сколько, господине?

– А я почем знаю, фальсификатор юный? Пиши уж, как пишется… Что еще Сбыслав Якунович наговорил?

– Как воевода Гаврила Олексич пьяным-пьяно с лошади свалился… прямо с мостков — в воду. Сам-то Гаврила Олексич такого не припомнит…

– Да уж — с чего бы его на мостки-то верхом понесло?

– Может, на шнеку свейскую хотел взобратися?

Вот! Михаил чуть было не захохотал во весь голос! Вот так вот и писались летописи — «со слов очевидцев» да с подачи самого летописателя, еще и игумен потом откорректирует, да так, что только держись, да потом переписчики чего наврут, недорого возьмут, вот и получится нетленка — хоть на «Звездный мост» отправляй, есть такой конвент фантастики. А профессура-то потом невесть по чему диссертации пишет, докторские защищает, нет, чтоб вилку-то взять, да лапшу с ушей снять, на чужие не перекладывая…