Дороти Даннет - Путь Никколо

— Он по-прежнему будет здесь, когда я вернусь. А, возможно, и де Рибейрак тоже.

На его лице по-прежнему играла добродушная улыбка.

— Это правда, они угрожали вам. Но их главная цель — это я. К тому же вместе они все равно не придут. Они ненавидят друг друга. И в любом случае, я предупредил Грегорио, что делать в таком случае. Пока меня не будет, он переберется обратно в кабинет Юлиуса а по вечерам вы никому не будете открывать ворота.

— Совсем никому?

— Кроме как по приглашению. Райские кущи есть везде, или, по крайней мере, должны бы быть.

Широкая улыбка не позволяла воспринимать его слова слишком серьезно. Не без юмора Марианна де Шаретти задалась вопросом, кто же мог бы прогуляться по пресловутым кущам вместе с ней? У Грегорио есть возлюбленная, Меттеней женат, все ее заказчики — тоже. Остается один лишь Удэнен или, возможно, Хеннинк. Но она тут же отругала себя. Он и без того позаботился о ее безопасном возвращении домой. Так что едва ли следовало ожидать, что он станет тревожиться еще и о том, что с ней случится после возвращения.

Бок о бок с весьма привлекательной молодой женщиной и в сопровождении пышной свиты Саймон Килмиррен прибыл в Брюгге в субботу. За ним пажи, конюхи и оруженосцы несли его щит, оружие и вели великолепных лошадей. Всадники в ливреях восседали на мулах и высоко держали длинные узкие вымпелы, развевавшиеся и хлопавшие по ветру всю дорогу от Кале. На самом Саймоне был его турнирный доспех, а шлем с длинными зелеными перьями он нес на сгибе локтя. На холеном белом лице отражалась скука и презрение. Люди оборачивались полюбоваться на него. Такие золотистые волосы и ослепительно серебряные доспехи не каждый день увидишь, даже среди величайших рыцарей. В особенности, среди величайших рыцарей, которые порой дарили глаз или часть крепких зубов божеству потешных боев.

Когда же он миновал их, то люди вновь взялись за дело. Торговцы, слуги, лошади, дамы со свитой, зеваки из всех городов и деревень вокруг Брюгге, — все это каждый год означало тяжкий труд, процветающую торговлю и, разумеется, деньги. Также славу для влиятельного Брюгге, гостеприимно открывающего ворота цвету рыцарства. Гордость, не меньше чем страсть подзаработать, двигала плотниками, которые день и ночь трудились, возводя трибуны и загородки на рыночной площади, художниками, рисовавшими стяги и знамена, городскими чиновниками, сновавшими повсюду, следя за украшением и очисткой улиц, подготовкой к пиршеству, распорядком процессий, церемоний и представлений, развлечений и размещением многочисленных бойцов.

Завтра участники турнира, каждый со своей свитой, выстроятся в длинную процессию от Экхутского аббатства за домом Луи де Грутхусе, до самой рыночной площади. Ну, а пока Саймон Килмиррен, как обычно, явился на постоялый двор Жеана Меттенея, где его стяг с гербом, по давнему обычаю, уже украшал подоконник с внешней стороны дома.

Сперва он оставил Мюриэллу и ее горничных в том доме, где она остановилась. Он остался весьма доволен ею. Она была богата; ее брат был шотландцем, переметнувшимся к англичанам и торговавшим в Кале. По контрасту с его светлыми волосами, у нее были темные локоны, и она выглядела совершенно поразительно в своем алом платье и этой шляпе, напоминавшей огромную бабочку, хотя, разумеется, ничто не могло сравниться с его собственными золотистыми кудрями, и зелеными перьями, и серебряными доспехами.

Ее брат, Джон Рид, не возражал против брачного соглашения, хотя явно предпочел бы выдать сестру за человека с титулом. Но, как случайно упомянул Саймон, его титулованный дядюшка в Шотландии был уже стар, а также имелся и титулованный отец во Франции, который обладал к тому же неплохими поместьями, но, к несчастью, из-за важных дел не смог приехать повидаться с сыном. Разумеется, подобная ложь была обоюдоострым оружием. Скорее всего, его отец давно завещал все свое состояние каким-нибудь монахам или любовнице, лишь бы ничего не досталось нелюбимому отпрыску. И хотя земля, по закону, все равно должна была отойти ему, но этому, несомненно, постарался бы помешать французский король, узнай он, чем занимался Саймон в Кале. Тем не менее, Джон Рид заинтересовался. Саймону позволили провозгласить Мюриэллу своей дамой сердца на этом празднестве.

Его не смущало даже присутствие неизбежных дуэний. Сегодня был день большого парадного торжества на рыночной площади. Уже сейчас Лесничий, прошлогодний победитель, обходил город со своими герольдами, с трубачами и барабанщиками, созывая на пиршество всех вельможных дам и девиц, которых хотели видеть у себя члены Братства.

Мюриэлла станет его спутницей на этом празднестве, которое закончится довольно рано, так что затем он сможет, как и положено, сопроводить ее домой. После чего, как всегда в ночь перед турниром, его ждет теплый прием в другом месте. Легко, привычно и по-быстрому, чтобы не тратить времени перед началом или на долгие прощания. Он ведь хотел выступить завтра как можно лучше, ради своей дамы сердца.

Затем, когда дама станет свидетельницей его победы, и потанцует с ним, и разделит с ним чашу на пирах, возвращаясь затем в свою холодную одинокую постель, возможно, она начнет мечтать о том, как они вместе отправятся обратно в Шотландию. Она станет восхищаться им. Мечтать, как свойственно дамам, или, возможно, испытывать его рыцарственность. А на каком-нибудь постоялом дворе, разумеется, найдет способ мягко и ненавязчиво избавиться от своих дуэний.

И тогда, если он не утратит к ней вкуса, то сможет просить у брата ее руки и получить приданое уже на три четверти ему обещанное.

Тем временем, в доме Меттенеев, где устраивались на ночлег его слуги и лошади, Саймон вел безупречно любезную беседу с супругой хозяина дома. Разумеется, Мабели здесь больше не было. Женщина ни словом не обмолвилась об этом, равно как и о давней истории, с этим нищебродом Клаасом. После того, как Саймон в прошлый раз уехал из Брюгге, еще долго путешественники, прибывающие в Шотландию, считали своим долгом попотчевать его рассказами о скором выздоровлении его юного друга. Позднее Саймон узнал и о том, как того вынудили покинуть Брюгге и отправиться куда-то в Италию, где он попал в отряд наемников. Так что он искренне надеялся, что никогда больше не услышит об этом возмутителе спокойствия.

Джон Кинлох, капеллан шотландцев, разочаровал его в этом. Мастер Джон, в своей заляпанной черной сутане, встретил его на лестнице и, вместо того, чтобы посторониться, счел своим долгом сказать пару слов о великолепных доспехах, о которых все вокруг сейчас только и говорят. А также о превосходном дублете, который, судя по рукавам, сделал бы честь и самому королю. И тут же, без всякого перехода, полюбопытствовал, не заинтересуют ли Саймона последние новости о юном Николасе. Если священник пытался отыскать у них каких-то общих знакомцев, то явно потерпел неудачу.