Павел Комарницкий - Последний наказ

— Стоните, бабы — прохрипел витязь, а нагайка уже щёлкала, как будто и не меняла хозяина — Насильничают вас поганые, ну!

Вот интересно — все ли русские бабы такие понятливые, когда припрёт, или это только им попались такие сообразительные? Во всяком случае, столбняк длился не более, чем надо нищему, чтобы перекреститься. Затравленное выражение в глазах сменилось отчаянной решимостью, сквозь которую просвечивала сумасшедшая радость, как будто пришёл Избавитель, который вот буквально сейчас перебьёт всех поганых, всех до единого.

Ратибор вдруг поймал себя на том, что широко улыбается, и притом без всяких усилий. Конечно, ему не под силу перебить все орды Батыя, но вот этих самых он перебьёт. Нет у него другого выхода. Если хоть один уйдёт, подмога явится очень, очень быстро. Поэтому лечь должны все, все до единого.

И выходит, для этих вот баб он и есть настоящий Избавитель.

…

Нагайка перестала щёлкать. Бабы стонали и плакали, как будто взаправду их насиловали грязные вонючие степняки.

Спустя сотни лет в этой стране будут такие заведения — «театры», где профессиональные актрисы будут изображать всё, что угодно. Но ни Ратибор, ни молодая княгиня Лада, ни тем более эти вот неграмотные деревенские бабы не знали, что такое театр. Они знали лишь, что татары не должны заподозрить, что двоих из них уже нет в живых. И бабы старательно играли свою роль, давая витязю фору.

И уж тем более не имели понятия о театре татарские нукеры. Хотя нет, какие это нукеры — так, степной сброд, собравшийся под знамёна великого хана Батыя, дабы покорить Вселенную. Ну и, само собой, пограбить. Настоящих нукеров за сеном не пошлют.

Ратибор лихорадочно соображал. Двух нет, ладно, но ещё шестнадцать живы. Он, пожалуй, достал бы их отсюда, из замечательного лука, сработанного мастером Лесиной. Но перебить шестнадцать конных, не сходя с места — нечего и мечтать. Что делать? Преследовать конный отряд, в одиночку, стреляя на ходу? Господи, помоги, и быстро помоги!

Между тем татары, не имеющие никакого понятия о театре, воспринимали происходящее однозначно. Хитрые их товарищи, распалясь от долгого воздержания, решили позабавиться с урусскими девками, что и проделывают сейчас, вместо того, чтобы заставить урусок таскать воду и готовить обед для храбрецов.

От костра отделился внушительного вида татарин, что-то проорал по-своему. Бесполезно. Те, двое, так увлеклись, что не слышат приказа. Ну ладно, получат плетей. Дисциплина есть дисциплина!

Начальственный взмах руки — и ещё двое всадников, смеясь, устремляются к балке, на краю которой вросла в землю неказистая избушка. За ними вскакивают на коней ещё двое.

Ратибор облизал губы. Господи, отними у поганых разум!

— Которых бить, Вышатич?

Ратибор чуть было не поперхнулся от неожиданности. Княгиня смотрела на него серьёзно, без страха. Оказывается, она тоже наблюдала за происходящим, только из-за его спины, вжавшись в стену землянки, будто слившись с ней. И как умудряется видеть почти из-за угла?

— Левых бей, госпожа моя. Ты первая.

Всё правильно. Лук у молодой княгини не тот, что у Ратибора. Прямо скажем, для женщины лук ставлен. Хорошо, если на двести шагов попадёшь, да и то сомнительно.

Бабы старательно стонали и рыдали, и татарские всадники очень удивились, когда перед ними вместо отважных нукеров со спущенными штанами возникли две фигуры. Рослый урус в тускло блестящих доспехах и тоненькая фигурка в серой дорожной одежде, и обе натягивали луки. Женщина?!

Двое слетели с сёдел, как воробьи с забора. Вторая пара, завизжав от неожиданности, яростно цапнула луки. Поздно! Вновь просвистели стрелы, и ещё двое храбрецов повалились в окровавленный снег, вдруг разом утративший свою чистую первозданность.

Двенадцать. Их осталось двенадцать. Господи, помоги!

Начальник татарского обоза, вероятно, отличался храбростью, зато умом — ни в коей мере. Он громко завизжал, размахивая руками, и татары мигом вскочили в сёдла. Характер жестов не оставлял сомнений. Вперёд!

"Спасибо тебе, Господи" — витязь истово перекрестился — "внял ты моей мольбе, отнял у поганых разум"

— В избу, госпожа моя! И вы, бабы!

Нет, не зря Ратибор, до того как стать вятшим витязем, был сотником. Команда ещё звучала, но уже была выполнена. Надо уметь отдавать команды.

Татарские конники рассыпались широкой цепью, полукольцом охватывая невидимого пока врага. А может быть, и не Бог? Может быть, злую шутку сыграла с врагами ложная мысль о непобедимости татарского войска, подкреплённая многочисленными победами? Только ведь победа не даётся навечно, её каждый раз приходится брать заново. Возьмите!

Время словно растянулось. Медленно, медленно плывут татарские кони, и взвихренный снег никак не ложится на землю, вися в воздухе белой пеленой. Разинуты в бесконечном вопле рты.

Свистнула стрела, и первый вылетел из седла. Одиннадцать.

Татары наконец увидели своего противника. Одинокий высокий урусский воин, закованный в броню с головы до пят, стоял открыто, спокойно выцеливая из большого лука очередную жертву. Свистнула стрела, и ещё один всадник, нелепо взмахнув руками, покатился наземь.

Десять.

Ратибор не обращал внимания на татарские луки. Сейчас ещё не достанут, а чуть позже — не попадут. А если и попадут на таком расстоянии — что толку? Цареградская бронь надёжна, как крепостная стена.

А ещё чуть позже стрелять будет некому.

Рой стрел не долетел до Ратибора каких-то десять-пятнадцать шагов. Ответ не заставил себя ждать. Свистнула стрела, и коренастый низенький татарин заорал, хватаясь за живот, из которого торчало древко. Вопль был коротким, и покойный рухнул с седла, дабы пополнить ряды загробного воинства.

Девять.

Начальник визжал и орал, подбадривая своих воинов. Уррагх! Вперёд!

Не пора ли? Нет, рано. Ратибор ещё с Калки усвоил порядки, по которым жила орда. Пока жив командир, только он решает, наступать или отступать. Воин, отступивший без приказа, карается смертью. И только если командир убит, воины имеют право действовать самостоятельно. Так что пусть поживёт ещё несколько мгновений храбрый начальник.

Свистнула стрела, и совсем ещё молодой, почти безусый татарин дёрнул головой, роняя лук. Из глазницы у него торчала стрела. Он завалился на спину, и долго скакал, не падая наземь.

Восемь.

Затея с окружением одинокого врага проваливалась на глазах. Дуга всадников стремительно укорачивалась, съедаемая стрелами невероятного уруса, неведомо как возникшего здесь, в мёртвой разорённой деревне. Левый фланг развёрнутой конной цепи уже перестал существовать, и судя по всему, проклятый урус в самое ближайшее время собирался покончить с центром.