Филип Ванденберг - Наместница Ра

— Но мальчик — фараон! — возразил второй. — А фараон — сам закон.

— Он только сын фараона. Каждый ребенок знает, что не он правит, а царица Мааткара Хатшепсут. Она фараон!

— О, великие боги Гелиополя, что же нам делать?

— Глашатаи обещают за него еду и питье с царского стола до конца дней…

Тутмос не стал дослушивать, он вбежал в хижину, бросился на колени перед пастухами, сидевшими у очага, и взмолился:

— Прошу вас, не выдавайте меня! Не выдавайте Тутмоса, сына Ра, господина Фив! Да, сейчас Мааткара прибрала к своим рукам всю власть, но настанет день, и я, сын великого Тутмоса, — да живет он вечно! — взойду на трон правителя Обеих стран. Тогда я не забуду вас и отблагодарю подобно сыну, воздающему долг своим родителям!

Пастухи нерешительно переглянулись. Старший поднял Тутмоса и сказал:

— Господин, твое слово для нас закон, ибо бог говорит твоими устами, а не устами знатнейших царства, которые соперничают за благосклонность фараона. Чего ты требуешь от нас?

— Я ничего не требую, — кротко возразил Тутмос. — Я прошу одного из вас сопроводить меня к дельте, где моя мать Исида служит в храме Бубастиса. И никто вас не накажет, ибо лишь только я найду мать, мы станем вместе бороться за мое право на трон. — Помолчав, он добавил: — Боги будут на нашей стороне.

Ни слова не проронили пастухи, но легко сговорились друг с другом глазами, как обычно общаются мужчины пустыни. Старший, по имени Ании, поднялся от очага и пал перед Тутмосом ниц.

— О, сын Гора, — смиренно изрек он, — прими меня как своего слугу. Куда бы ты ни направил свои стопы, я буду верен тебе. — И он воздел руки открытыми ладонями к Тутмосу.

Утром следующего дня оба выступили в путь на север. Путешествовать на грузовой барке они поостереглись: риск, что Тутмоса узнают, был слишком велик. Так что Ании выбрал дорогу по берегу Великой реки. Тутмоса облачили в пастушьи лохмотья, и если бы кто-нибудь попался им на пути, то принял бы их за пастухов, странствующих в поисках работы. Таких, как они, было множество.

Они вышли во время Перет, когда посевы уже закончились и на скотных рынках крупные землевладельцы и богатые крестьяне искали рабочую силу на теплое время года. Там всегда стояла сутолока, люди во все горло торговались, заключали сделки, нанимали и нанимались, из уст в уста передавали новости и слухи, то открыто, то тишком. И естественно, странствующие пастухи судачили в основном об исчезнувшем наследном царевиче и обещанную за него награду.

В столице нома священных сикоморов плодородные земли по обеим сторонам Великой реки простирались дальше, чем где бы то ни было, поэтому спрос на пастухов тут был больше и они стекались сюда со всех концов царства. На шестой день пути, когда запасов почти не осталось, Ании сказал, что, если они не хотят голодать, им придется хотя бы на несколько дней наняться на работу. Тутмос согласился.

И вот они сидели в пыли, выставляя себя напоказ подобно торговцам не особо ходовым товаром. Вонь от сотен телят, овец и коз перехватывала дыхание. Высоко стоящее солнце дубило кожу. Ании искоса поглядывал на Тутмоса, которому приходилось переносить такое унижение, но мальчик только улыбался ему. Конечно, до сей поры юный фараон жил в окружении хроник своих предков, мудрых свитков и священных писаний, а не посреди скота, однако наследный принц ничуть не стыдился предлагать себя на поденную работу. Наоборот, он даже испытывал гордость, что живет одной жизнью с беднейшими из бедных. Золотой амулет с картушем его имени был зашит им в складки схенти, но он все равно боялся, что кто-нибудь в номе сикоморов узнает его, поэтому и сидел, опустив голову на сложенные руки, чтобы не встречаться взглядом с крестьянами и пастухами.

— Не бойся. — Ании положил руку мальчику на плечо. — Здесь тебе ничего не грозит. Ни один человек этих местах не знает, как выглядит сын фараона Тутмоса, да живет он вечно. Фивы ведь далеко.

Тутмос согласно кивнул.

И тут к ним подошел важный человек, в руках он держал посох, удостоверяющий статус деревенского старосты, а голову его облегал видный кожаный шлем, слуга шел за ним следом.

— Как твое имя? — спросил староста, ткнув в старика посохом.

— Отец назвал меня Ании, как звали и его самого.

— А этого? — Староста указал на Тутмоса.

— И его зовут Ании, как и меня, его отца.

— Вы ищете работу?

— Да, господин, на несколько недель, пока не придет время работать на нашем собственном поле у излучины Великой реки.

— Умеешь обходиться с рогатым скотом, старик?

— Да, господин.

— А сын твой может пасти коз?

— Да, господин, — опередил Ании с ответом Тутмоса.

— Хорошо. Получите справедливую плату. Мой слуга отведет вас в деревню.

Ании и Тутмос потрусили за слугой к берегу, где их ждала барка для переправы.

Подобно гнезду ибиса лежало владение деревенского старосты в изумрудной зелени плодородных земель. Около дома господина выстроились в ряд невзрачные хижины для слуг и работников, что являлось признаком благосостояния хозяина. Сопровождающий провел пастуха с его «сыном» к месту их ночлега. В предрассветные сумерки им уже предстояло выгонять стада на пастбища.

Ании и Тутмос с жадностью съели лепешки, которые им предложили, ибо были очень голодны. Вечером у костра старик давал юному фараону наставления, как держать себя с другими пастухами. К концу следующего дня они договорились снова сойтись у костра и обсудить дальнейший план.

Их негромкое перешептывание тонуло в шуме и гаме остальных работников. Казалось, грубоватых пастухов интересовало одно: высокая награда, которую Величайший из великих назначил тому, кто найдет юного фараона и его друга Амсета. Подумать только, еда и питье с царского стола до конца жизни!

Услышав имя друга, Тутмос расплакался, ибо с новой силой загоревал об Амсете, нашедшем свою смерть в водах Нила.

— Эй, по дому скучаешь, да? — обратился к нему один из пастухов и дружески толкнул мальчика в бок.

Тутмос поспешно отер слезы, Ании же кивнул сотоварищу.

— В первый раз, понимаешь ли, так далеко от дома! Тутмос долго лежал на циновке, не смыкая глаз. Но не гомон пастухов мешал ему заснуть, а тяжкие думы. По учению жрецов, посвящавших его в мудрость жизни, Амсет был обречен на вечное забвение, ибо не умастили его Сах семью священными маслами, оберегающими от тления, и теперь тело его съедят красные рыбы Нила. И никто не отверзнет ему уста крюком айна, а его Ка и Ба никогда не соединятся с богами в обители вечного блаженства…

С этими печальными мыслями Тутмос наконец заснул, и снилось ему, что крокодил бога Сухоса поймал Амсета своей зубастой пастью и вынес на белый песок отмели, а богини Исида и Нефтида нашли мертвое тело. Одна коснулась анкхом, «ключом жизни», его уст, а другая намазала елеем его грудь, и тогда сломанные кости срослись, а истерзанная плоть воссоединилась — и Амсет был спасен от тьмы и забвения. Умиротворение вернулось в сердце Тутмоса, и он забылся подобно богу луны Хонсу, когда по утрам тот уходит на покой.