Эдвард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпей

Что случилось с Ионой

Многие остались, чтобы разделить со жрецами траурный пир, а Иона со своими рабынями пустилась и печальный путь домой. Теперь, отдав последний долг брату, она как бы вернулась к жизни и стала думать о своем женихе и об ужасном обвинении против него. Она ни на миг не поверила этому немыслимому обвинению, подозревала во всем Арбака и чувствовала, что долг перед любимым и перед убитым братом велит ей пойти к претору и сообщить о своих подозрениях, хотя они ничем не подкреплены. Расспросив своих рабынь, которые до сих пор, жалея свою госпожу, не рассказывали ей о состоянии Главка, она узнала, что он опасно болен, что он под стражей в доме Саллюстия, и уже назначен день суда.

— Милостивые боги! — воскликнула она. — Как могла я забыть о нем? Он, наверно, думает, что я его покинула! Скорей к нему на помощь, пусть все видят, что я, ближайшая родственница убитого, уверена в его невиновности. Скорей! Скорей! Я успокою, утешу, ободрю его! А если мне не поверят, если мне не удастся их убедить, если его приговорят к изгнанию или к смерти, я разделю с ним его участь.

Она невольно ускорила шаги, едва понимая в своей растерянности, куда идет; то она хотела сначала пойти к претору, то бежать прямо к Главку. Она быстро вошла в городские ворота и очутилась на длинной улице. Двери домов были открыты, но улица словно вымерла; город еще не проснулся. И вдруг Иона увидела впереди нескольких людей, которые несли крытые носилки. Из носилок вышел высокий человек, и Иона громко вскрикнула, узнав Арбака.

— Прекрасная Иона, — сказал он нежно, делая вид, будто не замечает ее испуга. — Моя подопечная, моя ученица! Прости, что я беспокою тебя в твоем горе, но претор, думая о твоей чести, боится, как бы ты опрометчиво не вмешалась в предстоящее судебное разбирательство, — ведь положение твое весьма двусмысленно, ибо ты жаждешь отомстить за брата, но боишься, что покарают твоего жениха. Поэтому претор, зная, что у тебя нет друга или защитника, который позаботился бы о тебе и разделил с тобой траур, отечески мудро поручил тебя заботам твоего законного опекуна. Вот документ, это подтверждающий!

— Злобный египтянин! — сказала Иона, гордо отстраняясь от Арбака. — Прочь от меня! Это ты убил моего брата. И в твои руки, еще обагренные его кровью, теперь предают сестру? А, ты бледнеешь! Совесть мучит тебя! Ты трепещешь. Ты ждешь карающей молнии богов-мстителей. Уходи, оставь меня в моей печали!

— Горе расстроило твой рассудок, Иона, — сказал Арбак, тщетно пытаясь обрести обычное спокойствие. — Я прощаю тебя. Ты всегда найдешь во мне верногодруга. Но улица — неподходящее место, я не могу поговорить здесь с тобой, утешить тебя. Сюда, рабы! Садись, моя подопечная, носилки ждут тебя.

Удивленные и напуганные рабыни окружили Иону и жались к ней.

— Арбак, — сказала старшая из них, — это не по закону! Разве не запрещено девять дней после похорон беспокоить родственников умершего и нарушать иходиночество?

— Женщина! — возразил Арбак, повелительно взмахнув рукой. — Взять подопечную в дом ее опекуна — не против погребальных законов. Говорю тебе, у меня есть приказ претора. Но мы мешкаем, это неприлично. Посадите ее в носилки.

С этими словами он крепко обхватил сопротивляющуюся Иону. Она попятилась, посмотрела ему в лицо, а потом разразилась судорожным смехом.

— Ха-ха-ха! Вот это дело! Прекрасный опекун, отеческий закон! Ха-ха-ха!

И, сама вздрогнув от этого резкого, безумного смеха, она без чувств упала на землю. Арбак мгновенно поднял ее и положил в носилки. Рабы быстро двинулись вперед, и вскоре носилки с несчастной Ионой исчезли из глаз ее плачущих рабынь.

Нидия притворяется колдуньей

Арбак, оставив Нидию в своем доме, ушел и не вернулся. Час проходил за часом, и она в напряженном ожидании, вдвойне мучительном из-за ее слепоты, вытянув руки, стала шарить по своей темнице в поисках иыхода; убедившись, что единственная дверь заперта, эта девушка, пылкая от природы, а сейчас подстегиваемая нетерпением, стала громко кричать.

— Эй, девчонка! — сказал, открывая дверь, раб, который ее стерег. — Тебя что, скорпион ужалил? Или ты думаешь, что мы здесь страдаем от тишины и можем спастись, как младенец Юпитер, только с помощью шума?

— Где твой хозяин? Почему меня держат взаперти? Я хочу уйти, выпусти меня.

— Увы, девушка, мало ты знаешь Арбака. Разве ты забыла, что воля его — закон? Он приказал запереть тебя, и тебя заперли, а меня поставили стеречь дверь. Ты не можешь выйти на волю, но можешь получить кое-что получше — еду и вино.

— Во имя Юпитера, — воскликнула Нидия, ломая руки, — скажи, почему меня здесь заточили? Что нужно могучему Арбаку от бедной и слабой девушки?

— Сам не знаю. Разве только он хочет, чтобы ты прислуживала своей госпоже, которую принесли сюда сегодня в носилках.

— Как! Иона тоже здесь?

— Да, она здесь, бедняжка. И боюсь, что не по своей воле. Но, клянусь храмом Кастора, Арбак любезен с женщинами. Ты знаешь, что он опекун твоейгоспожи.

— Отведи меня к ней.

— Она больна, обезумела от гнева и негодования. И, кроме того, мне не велено это делать. А сам я сроду не рассуждаю. Когда Арбак поставил меня служить в этих комнатах, он сказал: «Я требую только одного — пока ты служишь мне, у тебя не должно быть ни ушей ни глаз ни мыслей. Ты должен только повиноваться».

— Что ж плохого, если я увижусь с Ионой?

— Не знаю. Но, если тебе скучно, я охотно поговорю с тобой, потому что мне самому тоскливо в моей каморке. Кстати, ты ведь родом из Фессалии — так не знаешь ли какого-нибудь гаданья, не умеешь ли предсказывать судьбу, как многие в твоей стране? Глядишь, и время быстрей пройдет.

— Молчи, раб, или, если уж хочешь болтать, расскажи, что ты слышал о Главке.

— Хозяин пошел на суд. Главку плохо придется ва его преступление.

— Какое?

— Убийство жреца Апекида.

— А! — сказала Нидия, прижимая руку ко лбу. — Я об этом слышала, но ничего не поняла. Кто посмеет тронуть хоть волос на его голове?

— Боюсь, что это сделает лев.

— Милостивые боги! Какой ужас!

— Ну конечно, если его осудят, тогда палачом ему будет лев или, может, тигр.

Нидия подскочила, словно сердце ее пронзила стрела. Она громко вскрикнула, а потом, упав к ногам раба, закричала так, что тронула даже его грубое сердце:

— Ах! Скажи, что ты пошутил, обманул меня! Говори же, говори!

— Поверь мне, я ничего не смыслю в законах. Может быть, дело не так уж плохо. Но его обвиняет Арбак, а многие требуют жертвы для арены… Да тыне убивайся! Что тебе за дело до судьбы этого афинянина?