Бернард Корнуэлл - Честь Шарпа

Она направилась к двери, и Шарп испугался, что ему придется пробиваться через новый барьер, в то время как ему были нужны силы, чтобы драться с El Matarife .

Он рванулся вперед, его сапоги стучали по узорным плиткам, и шум заставил женщину обернуться. Впервые она выказала страх. На мгновение показалось, что она попытается остановить его, потому она вынула свои тонкие руки из-под полосы белой ткани, которая свисала с ее шеи, но когда он подбежал ближе, она отступила в сторону и схватила медный колокольчик, который стоял на темном дубовом столе. Шарп думал, что она собирается ударить его колокольчиком, но вместо этого она начала звонить в него. Она бежала от него через дверь, и колокольчик звенел, предупреждая монахинь, чтобы они прятались.

Он преследовал ее. Он чувствовал себя как дикий кот в курятнике. Он был на верхнем этаже двойной аркады, и звук колокольчика побуждал одетых в белое женщин к отчаянному бегству к лестницам и дверям. Несмотря на их отчаянное бегство, все они молчали, только колокольчик гремел, говоря Шарпу, что он не был поражен глухотой в наказание за его ужасный грех. Его голос был единственным в этом месте.

— Элен!

Перед ним на выбор было с дюжину дверей. Где-то в недрах здания все еще гремел колокольчик. Он решил следовать за ним.

— Элен! Элен!

Он оказался в длинном коридоре с развешенными на стенах огромными, мрачными картинами, которые изображали мучения грешников, вроде того, о котором предупреждал колокольчик монахини. Коридор пропах плохим мылом.

Он заглянул в открытые двери. В часовне собрались монахини — они сидели спиной к нему, их одежды дрожали в такт рукам, перебиравшим четки. Свечи мерцали.

— Элен?

Никакого ответа. Колокольчик все еще звонил. Он побежал вниз по лестнице и услышал шлепанье ночных туфель по каменным ступенькам. Он задавался вопросом, кто ремонтирует эти старые здания. Монахини сами штукатурят стены и устанавливают новые балки? Или все же мужчинам позволяют войти, чтобы сделать тяжелую работу, так же как священник, несомненно, посещает их, чтобы причастить.

— Элен!

Он заглядывал в открытые двери пустых келий, блуждая в лабиринте узких коридоров и сырых комнатушек. Он заглянул в очередную открытую дверь и к собственному удивлению оказался в ванной. Женщина, одетая в белое льняное одеяние, сидела в бадье с водой. Она уставилась на него, разинув рот, и он закрыл дверь прежде, чем ее крик оглушил его.

Он прошел через другую дверь и оказался в окруженном стеной огороде. Небо было затянуто серыми облаками. Шел дождь, заливая нескольких тощих цыплят, которые сгрудились в дальнем углу огорода.

— Элен!

Вернувшись в женский монастырь, он нашел столовую — длинные ряды столов с убогими металлическими мисками. Дева Мария на огромной картине возводила очи к потолку.

— Элен! Элен!

И на сей раз в ответ раздался крик — первый человеческий голос, который услышал Шарп с тех пор, как мать-настоятельница схватила медный колокольчик, и Шарп пересек большой зал, чтобы заглянуть в открытую дверь возле пустого, холодного очага.

Куриная тушка пролетела в дюйме от его головы. Она была только наполовину ощипана, и перья посыпались на плечо куртки стрелка.

Он был в огромной кухне, под сводчатым каменным потолком, почерневшим за столетия от дыма, и перед ним сгрудились с дюжину монахинь, явно не испытывающих того страха, который охватил остальную часть женского монастыря. Полуощипанного цыпленка швырнула огромная женщина с лицом, похожим на окорок, с ручищами как тросы понтона, которая схватила второго цыпленка и размахнулась.

Шарп нырнул. Курица ударилась об стену позади него.

— Элен!

Он увидел ее, и даже здесь, в заточении, одетая в серое, она покоряла своей красотой. У него остановилось дыхание и сердце заколотилось в приступе желания.

Овдовевшая маркиза де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба уставилась на него. Она была одета в бесформенное серое одеяние, волосы стянуты серой тряпкой, на лице ни следа косметики. Монахиня, которая держала ее, зажимала ей рот рукой, но Элен, должно быть, вонзила зубы в ладонь женщины, так что рука отдернулась.

— Ричард! — Ее глаза расширились, словно она увидела привидение.

Большое дряблое ядро из теста полетело в него, он нырнул снова и двинулся вперед, и монахиня, которая начала артобстрел, подняла скалку, размером с орудийную ось. Шарп игнорировал ее. Он смотрел на монахиню, державшую маркизу.

— Отпусти ее…

Огромная рука поднимала скалку. Вот баба, думал Шарп, такая здоровенная, что могла бы составить пару Патрику Харперу. Хорошо, что она выбрала Церковь, иначе она превратила бы жизнь какого-нибудь бедняги в пылающий ад. Она подступала к нему без намека на страх на лице, скалка готова была нанести удар.

И как он должен сражаться с монахиней? Он не мог вытащить палаш и не осмеливался ударить ее кулаком, но один удар скалки расколет ему череп. Маркиза все еще боролась. Она, казалось, поняла его тяжелое положение и крикнула ему по-испански:

— Сними брюки!

Предложение озадачило женщину, и Шарп использовал паузу, чтобы переместиться вправо и схватить за шею неощипанного цыпленка. Он раскрутил тушку, швырнул, и наполовину вытащенные потроха полетели, разбрызгивая кровь, через кухню и шлепнулись женщине в лицо; она зарычала, подняла скалку, и Шарп услышал крики других монахинь. Он посмотрел на тяжелое орудие, нырнул, сделал шаг в сторону и побежал к связанной маркизе. Его рывок испугал ее тюремщицу, она отпустила Элен, и Элен побежала отчаянно к Шарпу.

— Сюда!

Скалка миновала его тело на дюйм, задев рукав, после чего монахиня ударила ею по столу с грохотом, который мертвого бы поднял из гроба.

— Шевелись! — В его руке была рука маркизы, они бежали, а скалка пролетела мимо его головы и раскололась о дверь кухни.

Они бежали. Другой цыпленок ударил его в спину, что-то металлическое лязгало на каменных плитах позади него, но он уже был в столовой, в его руке была рука Элен, и он тащил ее к дальнему углу. Он смеялся, она смеялась — а где-то в глубине женского монастыря все еще звонил колокольчик.

Это, думал он на бегу, будет трудное отступление. Он проник глубоко во враждебное государство, захватил приз, и теперь должен вернуться к выходу. Но никто, казалось, не пытался помешать их исходу, и огромная монахиня с кухни не решилась их преследовать. Он посмотрел на женщину, бежавшую рядом, в ее глаза, сияющие от волнения.

— Ты хотела, чтобы тебя спасли?

— Не будь таким дураком! — Она засмеялась и потащила его вдоль длинного коридора. — Иисус Христос, Ричард! Мне сказали, что ты мертв! — Он смеялся вместе с ней, и ее рука была теплой в его руке. — Как ты узнал, что я здесь?