Бернард Корнуэлл - Честь Шарпа

Д’Алембор бежал вместе с солдатами, прочь из дыма, бежал сквозь деревенский луг и поле пшеницы. Он знал, что поступает неправильно, знал, что должен построить солдат в линию застрельщиков или в сомкнутую шеренгу, и он видел, что Харпер командует в Легкой роте, и знал, что он должен делать то же самое, но тут внезапно другой голос раздался на поле боя, командный голос, выработанный на давно забытых плацах, и Д’Алембор, глядя влево из дымовой завесы, увидел призрака.

Призрака, который ругал солдат, который угрожал им мечом, который орал на офицеров и обещал пристрелить следующего человека, который пойдет назад.

Они уставились на него в шоке. Большой черный конь нес на себе мертвеца — небритого призрака, которого они считали мертвым и похороненным. Призрак, чье гневное лицо было мертвенно бледным, чей голос гнал солдат в шеренги и заставлял их лечь, чтобы французские пули летели над ними.

— Капитан Д’Алембор!

— Сэр?

— Линию застрельщиков вперед. До края дыма! Лечь. Заставьте ублюдков работать! Шевелитесь! — Шарп видел шок на лице Д’Алембора. — Я сказал: шевелитесь! — Он обернулся к другим ротам.

Он сформировал их в колонну. Он решил атаковать на французский манер. Один только Бог знает, почему они не атаковали колонной с самого начала. Он выкрикивал приказы, игнорируя пули, которые вылетали из дыма.

У Патрика Харпера были слезы на глазах. Если бы кто-то осмелился спросить его почему, он сказал бы, что это пороховой дым раздражает глаза. Он знал, он всегда знал, но все-таки до конца не мог поверить, что Шарп жив.

— Главный сержант!

Маклэйд уставился на Шарп, потом сумел выговорить:

— Сэр?

— Где полковник?

— Убит, сэр.

Господи! Шарп пристально смотрел на главного полкового сержанта, но свист пули вернул его к его обязанностям.

— Возьмите по шесть человек из двух рот. Стойте в тылу. Стреляйте в любого, кто выйдет из строя. Баталь-ооон! Марш! Знамена ко мне!

Справа от себя Шарп видел, что другие два батальона были остановлены на краю деревни. Они сформировали рваную шеренгу вокруг домов, линию, которую удерживали на месте залпы французов. Но шеренга не пробьет такую оборону как эта. Тут нужна колона, и колонна должна пройти как таран по деревне, должна понести потери в первых рядах и затем ударить в штыки по улицам.

Он построил их в колонну по четыре. Некоторые солдаты смеялись как сумасшедшие. Другие просто смотрели на человека, восставшего из могилы. Коллип, квартирмейстер, дрожал от страха.

Пули все еще свистели вокруг них, но Шарп, выстроил колонну в ста ярдах от деревни, достаточно далеко, чтобы не дать французам стрелять прицельно.

Он ехал вдоль колонны, объясняя им, что делать, и ему приходилось орать на них, потому что дураки приветствовали его, и он должен был отворачиваться, притворяясь, что смотрит на другие два батальона. Он знал, что он должен остановить их приветствия, но не мог. Он думал, как глупо это — приветствовать человека, который поведет их обратно на смерть, и это было насколько великолепно, что он засмеялся, потому что весь батальон внезапно приветствовал его хором, и он знал, что это приветствие поведет их к победе.

Рота гренадер стояла впереди. Шарп выбрал десять человек, задача которых состояла в том, чтобы дать залп в точно назначенный момент, когда они дойдут до баррикады. Он поведет их по следам, оставленным на земле, следам, которые исчезали в дыму, но которые, он знал это, должны привести к одному из забаррикадированных переулков.

— Поднимите знамена!

Раздались приветственные крики, когда два сержанта подняли знамена. Шарп поднялся на стременах. Он спешится для атаки, но в течение нескольких минут, пока французские пули свистят у него над ухом, он хотел, чтобы Южный Эссекс видел его.

Он поднял палаш, и наступила тишина, и он видел, что они напряглись, готовясь к атаке. Он злобно ухмыльнулся.

— Вы идете драться с ублюдками! Что вы будете делать?

— Драться!

— Что вы будете делать?

— Драться!

Он подозвал солдата и приказал ему держать Карабина, пока битва не кончится, потом Шарп спешился, обернулся и посмотрел на деревню. Пришло время идти, время драться, и он внезапно подумал о женщине с золотыми волосами, которая ждала за линиями врага, и он знал, что есть только один способ, чтобы добраться до нее. Он поднял свой палаш и дал команду.

— Вперед!

Странно, думал Шарп, но в тот момент, когда он повел батальон вперед, ему было жаль, что маркиза не может видеть его.

Он не любил ее. Он ревновал ее, он искал ее общества, но не любил ее. Он сказал так тем утром, когда думал, что идет умирать от руки El Matarife, но он знал, что это не так. Он хотел ее. Он стремился к ней, как мотылек к яркому пламени, но любить кого-то означает знать человека, а он не знал ее. Он задавался вопросом, знал ли ее хоть кто-нибудь.

Она сказала, что любит его, но он знал, что и она не любит. Она хотела, чтобы он пожертвовал честью ради нее, и она думала, что слова любви заставят его сделать это. Он знал, что она использует его и отбросит в сторону, но однако теперь он шел с мечом в руке навстречу ждущим мушкетам и он делал это ради нее.

Палаш был слишком тяжел для руки. Он спрашивал себя, почему каждое новое сражение кажется более трудным, чем предыдущее. Удача должна когда-нибудь изменить ему — и почему бы не здесь, где французы уже отразили одну атаку противника и ждали следующей? Он думал, когда приказывал колонне двигаться вперед, что живет у времени взаймы. Он задавался вопросом: если он умрет, узнает ли Элен, что он жил еще несколько дней после взрыва — жил ради нее и умер в глупой, тщетной, эгоистичной надежде увидеть ее снова.

Его сапоги со свистом рассекали луговую траву. Пчелы трудились в клевере. Он увидел улитку с черно-белым панцирем, раздавленным сапогом пехотинца. В траве валялись патроны, стреляные мушкетные пули, потерянные шомпола и упавшие кивера.

Он смотрел на деревню. Легкая рота спровоцировала мушкетный огонь, все заволокло едким густым дымом. Позади него колонна двигалась в ровном сомкнутом строю. Он глубоко вздохнул:

— Баталь-ооон! Бегом… марш!

Пули пронизывали воздух рядом с ним. Он слышал, как кто-то вскрикнул позади него, кто-то выругался, и он бежал изо всех сил к близкой деревне и сквозь дым наконец увидел вход в переулок. Он был забаррикадирован телегой и разной мебелью, из-за баррикады стреляли, и он приказал выделенному взводу выйти из строя и изготовиться для стрельбы.

Он услышал их залп. Он видел, как француз упал назад с вершины баррикады, и оставалось пройти лишь несколько ярдов, и хотя еще больше пуль летело из деревни, но вместо тонкой шеренги они атаковали колонной, достаточно плотной, чтобы французский огонь не мог пробить всю ее. Шарп приготовился к прыжку. Он не хотел ждать, пока разберут баррикаду.