Бернард Корнуэлл - Честь Шарпа

— Подарки для дома, сэр.

Шарп забросил ранец за плечи.

— Где она, черт ее побери?

— Иисус знает.

Харпер раскрыл другой сундук и выругался. Он был забит бархатными салфетками, тщательно уложенными рядами. Харпер вывалил все на землю и запустил нож под следующую крышку.

— Боже еси на небеси! — В сундуке была золотая утварь из алтаря: кувшины, чаши, подсвечники, украшенная драгоценными камнями дарохранительница и большое золотое распятие. Он взял вещицы поменьше. Ангел нашел пару дуэльных пистолетов с позолоченными рукоятками. Он засунул их за пояс.

— Патрик! — Голос Шарпа был настойчив.

— Сэр?

— За мной!

Шарп пустил Карабина в галоп и исчез в хаосе. Харпер мельком увидел лицо офицера и подумал, что никогда не видел у Шарпа такого мрачного и дикого взгляда. Ирландец посмотрел на Ангела.

— Шевелись, парень.

Харпер вскочил на коня. Он сделал себя богатым — намного богаче, чем в самых диких мечтах мог вообразить самый дикий ирландец, отправляясь на войну, и, как истинный друг, он заодно сделал богатым Шарпа. Конечно, англичанин не заметил этого, но таков уж мистер Шарп. Мистер Шарп думает о ком-то другом, о другом сокровище. Харпер разглядывал бурлящую массу мародеров.

— Где он, забери его ад?

Шарп исчез. Харпер поднялся на стременах и вглядывался в бурлящую массе людей, роившихся вокруг полуразграбленных фургонов. Заходящее солнце заливало всю эту сцену ярким, кроваво-красным светом. Смех и слезы смешались вокруг него.

— Где он, забери его ад?

— Там, señor! — Ангел все еще стоял на фургоне. Он указывал на юг. — El Matarife!

— Что?

Мальчик указывал на группу всадников. Возглавлял их получеловек-полуживотное, неповоротливый скот с лицом, густо заросшим волосами, человек, который поперек седла держал женщину. У женщины, видел Харпер, были волосы цвета чистого золота.

Харпер погнал коня сквозь толпу. Он видел, сколько вооруженных бойцов было с бородатым человеком. Он видел также, что Шарп скачет к ним один, и он знал, что Шарп в этом диком настроении не задумываясь нападет на всех этих всадников с мечом наперевес. Только одно озадачило Харпера: в левой руке Шарп держал длинную серебряную цепь. Харпер взвел курок своей семистволки и — богатый человек! — двинулся в битву.

Шарп видел El Matarife. Партизан с группой его людей обчищал один из французских фургонов, которые везли часть невыплаченного побежденной армии жалованья. Одни выгружали золотые монеты по двадцать франков, остальные не подпускали близко других грабителей. Поперек седла у El Matarife лежала Маркиза.

Шарп знал, что не сможет победить их всех. У них было двадцать мушкетов — они вышибут его из седла, а она останется в руках бородатого зверя. Однако Шарп был уверен, что El Matarife не сможет устоять перед вызовом его храбрости. Был только один путь — и только одним способом можно было вызвать его на бой.

Он направил Карабина к брошенной карете маркизы. Он вытащил палаш и, приблизившись к карете, наклонился, схватил последнюю оставшуюся цепь и перерубил палашом кожаный ремень, которым цепь крепилась к ваге.

Он закрепил цепь петлей на левой руке и повернул коня в сторону противника.

За несколько недель до этого, думал Шарп, он был достаточно глуп, чтобы принять вызов на поединок. Теперь он должен бросить вызов.

Он подъехал к фургону, и партизаны, которые рылись в мешках с золотом, остановились, когда увидели, кто едет. Они воззвали к своему вожаку, и El Matarife, которому сказали, что этот человек мертв, перекрестился и уставился на высокого стрелка, который вышел из освещенного алыми закатными лучами хаоса.

— Стреляйте в него!

Но никто не двигался. Стрелок бросил серебряную цепь на землю, в грязь, усеянную никому не нужными серебряными долларами, и смотрел с дикой ненавистью на бородатого человека.

— Или ты трус, Matarife? Ты дерешься только с женщинами?

И опять никто не пошевелился. Те, кто выгребал пригоршни золота из взрезанных мешков, уставились на высокого англичанина, который медленно, не сводя глаз с El Matarife, спешился. Шарп отстегнул палаш. Он положил его вместе с ранцем возле колеса фургона.

El Matarife посмотрел вниз на цепь, потом снова на Шарпа, который обмотал серебряные звенья вокруг левого запястья. Остальная цепь свободно свисала с его руки.

— Так все-таки ты трус или нет, Matarife?

Вместо ответа El Matarife спрыгнул с седла. Он стащил маркизу с коня, толкнул ее к его людям и приказал им держать и не пускать ее. Она закричала, когда партизан схватил ее за золотые волосы и прижал к боку его лошади, и когда она повернулась, она увидела, что Шарп стоит в разбитой колесами грязи, усыпанной серебром.

— Ричард! — Ее глаза расширились от изумления. И так же как бородатый партизан, полузабытым жестом из прошлого она коснулась лба, живота и грудей в крестном знамении. — Ричард?

— Элен. — Он улыбнулся ей, видя ее страх, ее удивление, ее красоту. Даже здесь вид ее лживой красоты ударил ему в сердце как кинжал.

Позади Шарпа Харпер остановил свою лошадь. Он взял узду Карабина, затем наклонился и поднял палаш Шарпа и его ранец.

— Я за вами, сэр!

— Следи за ублюдками, Патрик! Стреляй в них, если они попробуют ее увести! — Шарп говорил на испанском языке — языке, которому Харпера обучила Изабелла.

— Будет сделано, сэр.

Партизанам внушал страх этот огромный человек, который сидел на лошади с двумя ружьями, и одно из них было самое большое, какое они когда-либо видели в руках человека. Возле Харпера был Ангел с винтовкой в умелых руках. Ангел смотрел на женщину и думал, что она скорее прекрасна, чем желанна.

Небо темнело по мере того, как близилась ночь, запад алел в лучах заходящего солнца. Клубы дыма, серо-синие на фоне безоблачного неба, протянулись над полем грабежа тонкими нитями. Это все, что осталось после пушечных залпов — последние напоминания о сражении, которое было и кончилось на равнине Витории.

El Matarife сбросил с плеч тяжелый плащ.

— Ты можешь уехать, англичанин, ты будешь жить.

Шарп засмеялся.

— Я сочту пути твоей смерти, трус.

El Matarife наклонился, поднял цепь, и обвязал ее узлом вокруг левого запястья. Он вытащил свой нож и, снисходительно улыбаясь влажными губами, которые просвечивали сквозь густые волосы, бросил его Шарпу.

Нож перевернулся в воздухе, поймав блик угасающего солнца, и приземлился у ног Шарпа.

У него была костяная рукоятка и лезвие длиной со штык. Лезвие казалось хрупким. Оно было узкое, обоюдоострое, и с концом острым как у шила. Такое оружие, понимал Шарп, нанесет рану при легком касании. В руке El Matarife уже привычно лежал такой же клинок, взятый у одного из его лейтенантов: столь же блестящий, столь же острый, столь же смертоносный.