Владимир Пистоленко - Крылья беркута

Но тот ему руки не подал.

— Нет, я не подставной, я настоящий. Два подставных уже арестованы, ты третий. Руки вверх! — приказал он. На Бондаря и Юрочку в упор глянули винтовки красногвардейцев. — Ни о места! Маликов, забери у них оружие.

Поняв, что сопротивление бесполезно, Бондарь охотно отдал Семену свой маузер.

— Хорошая машина, — непринужденно сказал он.

— Пожары — ваше дело? Жгли? — спросил Кобзин.

Бондарь покашлял в кулак.

— Боже упаси! Мы работаем по золоту!

— Красные банты нацепили, — не скрывая ненависти, сказал Кобзин. — Посдирайте с них! Завтра вас ревтройка судить будет. Расстреливать таких надо без жалости.

— За что, товарищ комиссар? — вдруг поняв, насколько опасно его положение, взмолился Бондарь. — Мы же ничего, поверьте совести! Нас выпустили за это самое...

— А вы рады стараться? — И, отыскав глазами Василия, Кобзин спросил: — Они? О них ты говорил?

— Как перед богом! — Василий перекрестился.

— Гад! Га-ад! — неожиданно завопил настороженно озиравшийся Юрочка и кинулся на Василия. Юрочку схватили несколько крепких рук. Тогда он упал на пол, стал биться всем телом и орать во весь голос: — Я псих! Я припадошный!

К нему метнулся Бондарь и, изловчившись, обеими руками вцепился в волосы.

— Падло! — скрипнув зубами, крикнул он. — Вставай!

Юрочка всхлипнул и покорно поднялся.

— Не дрожи, падла, будь человеком, — снова прикрикнул на него Бондарь. — Советская власть никого не обижает.

Приказав увести бандитов, Кобзин спросил у Семена, где хозяйка, и тут же увидел Надю. Она стояла на верху лестницы, обеими руками опершись на перила, вся подавшись вперед, и, казалось, готова была разрыдаться. Позади нее, все еще с винтовкой, стоял Обручев.

Семен Маликов кинулся к ним и, взяв обоих за руки, повел вниз к Кобзину.

— Вот она, Петр Алексеевич, Надя Корнеева. А это — тот самый студент Сергей Шестаков.

— Здравствуйте, — сказал Кобзин и пошел навстречу. Он протянул Наде руку, она хотела было подать свою, но вместо этого прижала ладони к лицу, чтобы скрыть вдруг покатившиеся слезы.

— Надя, Надь, ты что? — забеспокоился Семен. — Теперь все! Это же наши. Понимаешь?

Надя вытерла по-детски, кулаками, слезы и обратилась к Кобзину:

— Возьмите меня к себе.

— В отряд?

— Да.

— Такую кислую? — пошутил он и, посерьезнев, продолжал: — Успокойся, успокойся, дружок... Не плачь. Слезой дорожить надо, она много стоит. А насчет отряда — подумаем. Ты твердо решила? У нас жизнь тревожная и опасная.

— Я не из нежных.

— Знаю, мне Маликов о тебе рассказывал. Не обижайся на мои слова: нам действительно сейчас трудно, очень трудно. Не каждый сможет выдержать. Вот и хочется, чтоб человек знал, на что идет, чем рискует.

— Я, что хотите, буду делать — стирать, стряпать. Я же все умею, — настойчиво просила Надя.

— В отряде, помимо стирки и стряпни, дел всяких дополна, — заметил Семен Маликов. — Только успевай поворачиваться.

Кобзин, соглашаясь с Семеном, утвердительно кивнул и сказал:

— А в общем-то ты молодец, правильно решила!

— Значит, Петр Алексеевич, дела у нас пойдут в гору, ежели и женский пол за оружие возьмется, — проговорил басом пожилой красногвардеец и, положив руку Наде на плечо, добавил: — Ты, девка, гордись — первая в отряде красногвардейка! Вот какой у тебя чин. Медицина из женского полу есть, а вот чтоб, как говорится, рядовой — нету!

— Ну что ж, откладывать не станем, давай-ка, Надя, приступай к работе! Хозяева уехали, да? Будь за хозяйку, веди, покажи дом. — Взглянув на стоявшего в стороне Обручева, Кобзин подошел к нему. — Спасибо. За помощь Семену Маликову спасибо... Между прочим, откуда у тебя эта пушка?

Обручева резануло обращение к нему Кобзина на «ты», но он не подал виду и только было собрался ответить, как его опередила Надя:

— У этих бандитов взял! — сказала она. — И наверху еще одна лежит. Если бы не он, товарищ Кобзин, я даже не знаю, что бы тут было!

— Вот видите, Петр Алексеевич, я же вам говорил, какой это парень! — воскликнул с жаром Семен Маликов.

— Что собираешься делать? — спросил комиссар Обручева.

— Не знаю, — нерешительно ответил Обручев. — Хочу уехать. — Он слово в слово повторил историю о смерти отца, которую уже рассказывал Наде.

Кобзин одобрил решение студента, но предупредил, что при сложившейся обстановке трудновато пробраться в Ак-булак, все дороги перехвачены белоказаками.

— Я сам уже об этом думал, — ответил Обручев, — но все же решил попытаться.

Кобзин не стал отговаривать, лишь сказал, что, если студент надумает остаться здесь, пусть зайдет к нему. Отряду нужны такие люди. Ведь он, несомненно, понимает, что происходит вокруг?

— Да, конечно, — ответил Обручев.

Пошли осматривать дом. Вместе со всеми отправился и Обручев.

Надя повела сначала наверх, поясняя, для чего или для кого предназначалась каждая комната. Когда осмотрели нижний этаж, она предложила спуститься в подвал. Немного робея, Надя взялась за необыкновенный замок «с секретом», и он послушно открылся. Если в жилых комнатах Кобзин не задерживался, то подземелье осматривал с особой тщательностью. Ему особенно понравилось, что второй ход из подвала ведет во двор, и он объявил, что ввиду бегства хозяев с врагами Советской власти — белоказачьими бандами атамана дом купца Стрюкова и все в нем находящееся национализируется именем революции. В первом этаже разместится штаб отряда. Все жильцы дома могут оставаться в занимаемых ими комнатах. При желании комнаты можно заменить. Он рассказал Наде, что можно оставить из мебели, а что убрать, но сложить так бережно, чтобы ни одна вещь не испортилась, потому что все это стало достоянием народа.

Надя принялась за работу с большой охотой. Нашлись помощники. Часа через два в доме произошли такие изменения, что, появись сам Иван Никитич, он не узнал бы своих комнат: кажется, здесь никогда не было ни портьер, ни картин, ни хрусталя. Вместо мягкой мебели и прочей дорогой обстановки появились простые столы, стулья, скамейки, табуретки. Наверху, на втором этаже, были наскоро устроены нары, там разместились связные и дежурные по штабу. В комнату к Обручеву поместили Семена Маликова. Центром штаба стал кабинет Стрюкова. Когда оттуда хотели вынести кожаный диван, Кобзин попросил оставить, сказав, что временно здесь будет и его жилье.

Вскоре в штаб людей понахлынуло, будто плотину прорвало. Хотя у ворот стояли два красногвардейца и для порядка спрашивали приходящих, зачем и к кому нужно, пропускать приходилось всех, у каждого находилось неотложное дело, каждый хотел лично видеть комиссара Кобзина. Шли и шли...

Увидев в полуоткрытую дверь Надю, Кобзин поманил ее рукой.