Жаклин Монсиньи - Божественная Зефирина

– Omnis homo mendax, – каждый мужчина – лгун! Если вы пойдете за мной, Эрнест, я разобью вам голову… Добрый вечер!

С видом оскорбленной королевы Зефирина отвернулась от мальчика, столь же ошеломленного латынью, сколь и ударом, и вернулась в свое походное пристанище.

Девушка подождала некоторое время. Убедившись в том, что паж ушел, она быстро разделась при свете свечи. Стоя перед венецианским зеркалом, она сняла свое бальное платье, позволила упасть фижмам и тяжелым юбкам к своим ногам, сняла тонкую рубашку и корсаж.

В дрожащем свете свечи Зефирина видела в зеркале свое собственное отражение. Натиск пажа ее взволновал. Она смотрела на свое тонкое, стройное тело с перламутровым блеском, на свою наготу, на свои юные круглые груди с темными сосками, различимыми в полутьме. Зефирину охватила дрожь. В горле у нее внезапно пересохло, она представила себе мужские руки на своей нежной груди… Представила себе этого красивого англичанина, проводящего рукой по нежным волосам внизу живота.

В эту ночь Зефирина ощутила, что ее тело создано для любви. Но она, кроме того жара, который ощущала в бедрах, и кроме тех ласк, которые предугадывала, не знала, в чем заключается эта великая тайна любви!

Стоя с пересохшим горлом, Зефирина исполненным очаровательной грации жестом подняла свои рыжие волосы на макушку.

Гаэтан… Гаэтан… увидит ее такой, обнаженной, принадлежащей ему, рядом с собой, под собой… они будут лежать в одной постели… Гаэтан научит ее любви…

После того как ей в голову пришла эта чудесная мысль, Зефирина быстро надела длинную белую рубашку, погасила свечу и проворно скользнула под простыню.

Она лежала с закрытыми глазами, и перед ее внутренним взором вновь проходили события этого дня… Эта негодяйка донья Гермина… Коннетабль де Бурбон… Бастьен… Шпион на берегу… Нарцисс Симон… Король… Ла Палис… Генрих VIII… Прекрасный Мортимер Монроз… Все они отплясывали какую-то дьявольскую фарандолу. Утомленная Зефирина заснула…

Неожиданно ее разбудил жар потрескивающего костра. Крыша шатра пылала, как факел. Зефирина вскочила. Деревянные стойки, охваченные пламенем, рушились. Пышущее жаром дыхание исходило от всех четырех стен из присборенной ткани.

Зефирина испустила крик животного, попавшего в ловушку: как некогда маленькая саламандра, она была теперь пленницей огня.

Палатка из золоченой ткани может превратиться в саван из пепла.

Зефирина глотает клубы дыма. Ослепленная, с грудью, разрываемой жаром, она ползает на четвереньках, ища выход.

Окружающий ее со всех сторон огонь заставляет ее отступать к центру палатки. Ее волосы потрескивают. Она торопливо набрасывает себе на голову какую-то шаль, пытаясь их защитить, так же как и лицо. Ее руки уже обожжены горящими обрывками ткани, падающими на ее тело. Как раненое животное, она кружится по палатке в поисках выхода, отказываясь принять такую ужасную смерть. Она рычит, неистово хлопая по своей объятой пламенем рубашке. Огонь ревет все громче. Платья и юбки вспыхивают, как смола, с треском «взрываются» фижмы.

Зефирина пытается выйти через заднюю стенку палатки, но вновь отступает. Одна из балок, поддерживавшая хрупкое сооружение, рушится с адским треском.

Все кончено. Девушка задыхается, скорчившись. Она ненастоящая саламандра. Она не может пройти сквозь огонь. Голова ее болтается из стороны в сторону, тело погружается в пылающую бездну. Она сдается, ее руки царапают раскаленный пол. Она знает, что погибнет в огне. Она даже больше не сопротивляется. Полузадохнувшись, она вот-вот потеряет сознание. «Тем лучше! – хватает у нее сил так подумать, – она не почувствует боли».

Вдруг ей кажется, что она бредит. Чей-то голос, перекрывающий рев пламени, кричит слова, смысл которых она не понимает. Словно во сне, она видит, как чья-то тень преодолевает огонь. Около Зефирины возникает черный силуэт. Этот человек набрасывает на нее мокрое покрывало. Мощные руки заворачивают ее в пропитанную водой ткань, хватают и несут прочь, словно соломинку. По тому, какой она ощущает жар, Зефирина догадывается, что ее спаситель преодолевает стену огня. Девушка задыхается под шероховатой тканью, икает, барахтается. Она слышит постепенно удаляющиеся звуки пожара. Ее уносят подальше от этого пылающего костра. Покрывало сползает с ее лица.

Полной грудью Зефирина вдыхает свежий ночной воздух… дыхание жизни. По спине у нее пробегает дрожь. Она жива… жива!

– Так… все кончено!

Услышав эти слова, сказанные ей на ухо, Зефирина открыла застывшие от только что пережитого страха глаза. Она приходила в себя в объятиях мужчины, черты которого не могла различить. В красноватых отблесках пожара она лишь угадывала контуры мужского лица, выделявшегося на фоне звездного неба. Это лицо склонилось над ее собственным лицом.

Со всех сторон доносились крики:

– Палатки горят… станьте цепью… не давайте огню распространяться… принесите ведра… пожар у благородных девиц!

По аллеям бежали люди. Мужчина нес Зефирину в прохладу рощи. Находясь под защитой его крепких рук, она не могла управлять своим телом. Ее колени непроизвольно дрожали, зубы стучали от страха. Одни части ее тела горели, как объятая пламенем палатка, другие же заледенели.

– Спокойно, все хорошо! – с нежностью заговорил вновь незнакомец.

Он сбросил плащ, с которого стекала вода, потом опустился на одно колено и хотел положить Зефирину на мягкую траву. В безотчетном порыве она вцепилась в камзол этого мужчины, о котором ничего не знала. Словно животное, устрашенное лесным пожаром, она искала убежища у широкой груди человека, который спас ее из ада.

– Не… не оставляйте меня одну! – простонала Зефирина, судорожно икая.

Ее руки обвились вокруг шеи спасителя. Она не давала ему уйти, крепко прижимаясь к нему.

Мужчина приблизил свое лицо к ее лицу так, что почти касался его, словно хотел проникнуть в ее истинные намерения. Блестели в темноте его черные глаза, обладавшие такой силой, что Зефирина, смущенная этим сверкающим взглядом, откинула голову назад. Ее почерневшие в огне волосы торчали вокруг лба, словно ореол, тысячами крохотных буйных прядей. Рубашка, прожженная во многих местах, позволяла свободно видеть ее обнаженное тело.

Ощущая на себе мужской взгляд, Зефирина внезапно осознала, в каком она виде. Она лихорадочно постаралась натянуть бесформенные лохмотья тонкого батиста на свою юную трепещущую грудь. Со спокойной властностью мужчина отодвинул ее руки в сторону, сказав с коротким смешком:

– Не прячьте то, что прекрасно!

У него был низкий певучий голос, в котором слышались нотки иронии. От его насмешливого тона Зефирина вдруг пришла в себя. Ей хотелось подняться, убежать, избежать новой опасности.