Жаклин Монсиньи - Княгиня Ренессанса

– А потом? Придется плыть в Аравию, пересечь Африку, вдоль берегов которой проплыл мессир Васко да Гама, – энергично запротестовала Зефирина, – затем тащиться до мыса Бурь [59]… Маловато для меня, господин супруг мой, если вы ищете способ стать снова холостяком! Об отъезде не может быть речи. Мы остаемся с тобой, Фульвио…

– Невыносимая Зефирина, – прошептал Фульвио с нежностью. – Будь же хоть раз благоразумной…

– А ты сам? Очень ли ты благоразумен, бросая вызов Карлу V? Нет, Фульвио, мы будем жить с тобой или умрем все вместе.

Как она переменилась, маленькая Саламандра! Она стала настоящей женщиной, рассуждает с редким благородством и как жена, и как мать, и как княгиня.

Взволнованный Фульвио больше не возражал. У него было много случаев убедиться, как трудно, чтобы не сказать невозможно, заставить Зефирину изменить свое мнение.

В замке, приведенном в боевую готовность, Фульвио распорядился приготовить зажигательную смесь для греческого огня. На всякий случай за решетками подземелья, доходящего до выступающих из воды скал, были припрятаны шлюпки и рыбацкие лодочки.

Паоло и Ла Дусер получили приказ как можно быстрее добраться до Катаньи и предупредить Марию Соленара и других членов маффии обо всем, что произошло.

Фульвио раздумывал над тем, надо ли перевезти пленников из домика на Этне в замок. По зрелом размышлении он все же предпочел оставить Сан-Сальвадор и Каролюса вдали от тревожных событий, которыми донья. Гермина могла воспользоваться, чтобы сбежать.

Для большей безопасности Фульвио послал нескольких сицилийцев с провиантом и одеждой, обещанных Каролюсу, и для дополнительной помощи Джакомо в его нелегкой задаче стража пленников. После этого наступило долгое ожидание.

Спустилась ночь.

Испанцы Карла V, по всей вероятности, собрались в Таормине.

Паоло и Ла Дусер вернулись с хорошими новостями: маффиози Марии Соленара, узнав о случившемся, явились из маки в замок.

По мере того, как ряды защитников пополнялись, возвращалась надежда. «Ну, теперь-то мы покажем этому, Карлу V…»

Яркие факелы горели вдоль крепостной стены. Защитникам замка разносили еду и подогретое вино, приправленное корицей. Мужчины, аккомпанируя себе на цитре, напевали сицилийские песни.

Проведя смотр своего войска, Фульвио и Зефирина вернулись в замок и уединились в гостиной первого этажа.

– Поднимись к себе и ложись спать, – посоветовал Фульвио. – Ночь будет долгой.

– Нет, не сейчас, – сказала Зефирина, хотя чувствовала себя очень усталой. – Знаешь, чего мне хочется…

Говоря это, она взглянула на него своими необыкновенными зелеными глазами, в которых горело любопытство.

Фульвио покачал головой.

– Посмотреть эти три пластинки! – прошептала она с видом азартного игрока.

При свете канделябра, склонившись над столом из черного дерева, они разложили таинственные талисманы. Их лиловатый металл мерцал каким-то странным светом.

Фульвио загасил все свечи. Металл светился. Не испытывая необходимости в дополнительном освещении, они попробовали приложить пластинки одну к другой, но было ясно, что здесь возможны несколько комбинаций.

После многочисленных попыток, всякий раз менявших весь рисунок, Фульвио и Зефирина решили поставить на первое место ту, где изображены три треугольника, наложенных друг на друга по черепичному принципу и пронизанных стрелой. Второй была пластинка с тремя кругами и проходящими сквозь них факелами. Последней была поставлена пластинка с тремя прямоугольниками, пронзенными копьем.

При таком расположении пластинок текст на обороте гласил:

Расшифровать текст значило проникнуть мыслью сквозь века. Первое, что бросалось в глаза, это страх и, одновременно, презрение, которое испытывал Саладин к «язычникам с сердцем из треснувшей бронзы» и «варварскому железу», а попросту говоря, к крестоносцам. Он предается отчаянию у городской стены. Может быть, речь идет о «сарацинском замке»? Преданный дочерьми, покинувшими его «ради замужества»… Он сообщает, что золото и серебро находится где-то за морем и за бурным океаном.

За исключением этих вполне определенных деталей, важность которых не приходилось отрицать, послание Саладина в целом оставалось неясным.

– Три тысячи четыреста пятьдесят один, деленное на десять и умноженное на три, а, может, это просто три креста, – задумчиво произнесла Зефирина. – Что, если это число является символическим, мифологическим или даже означает какой-то год, какое-то большое расстояние в лье, если только не в футах, а то и в дюймах длины, высоты и ширины?..

– А вдруг речь идет о новом способе счисления? – мечтательно сказал Фульвио.

– Новый способ?

– Или очень древний, если тебе угодно… арабы изобрели Аль-жабр…

– На средневековом латинском это звучит как «алгебра», что означает «принуждение», «сокращение», «приведение к простейшему», – добавила Зефирина.

– Совершенно верно… Черт побери, какое это пьянящее чувство иметь такую ученую жену!

При этом полунасмешливом, полувосхищенном восклицании Фульвио нежно поцеловал жену в висок и продолжил свои рассуждения.

– Великий арабский математик Аль-Хаваризми написал в IX веке об этом трактат… Саладин, судя по всему, был хорошо знаком с алгеброй, тогда как мы владеем ничтожно малыми знаниями в этой области…

– Какая все-таки ужасная вещь – недостаток знаний!.. Ну почему наш век не отмечен никаким прогрессом, которого нам полагалось добиться еще два-три столетия назад?..

– Знаешь, любовь моя, причина здесь в эпидемиях черной оспы, выкосившей поколения наших дедов, уничтожившей целые города, погубившей лучшие умы… Мы понемногу выходим из этого провала, и я чувствую, что в дальнейшем человек сумеет все объяснить с помощью науки…

– Тогда объясни мне тайну Саладина! – мгновенно отозвалась Зефирина.

– Я же не прорицатель, но… А что, если ты запишешь данное число как 345,1 вместо 3451:10, заменив запятой десятку и знак деления? Ты получишь упрощенную форму числа. То же можно проделать с 3, если согласиться с тем, что это именно знак умножения. Тогда после деления ты умножаешь число 345,1 и тем самым вводишь два капитальных новшества: упрощаешь и систематизируешь арифметику и алгебру…