Джулия Баумголд - Алмаз, погубивший Наполеона

— Это я-то «красно-лиловое лицо», о котором выписали? — спросила мадам де Ментенон.

Мадам опустила глаза долу.

— Вы говорите, что я даже не обвенчана с королем, хотя всем известно, что это ложь. Король отвернулся от вас именно потому, что вы писали так язвительно, — продолжала мадам де Ментенон.

Мадам унижалась, сколько могла, и мадам де Ментенон и король простили ее, насколько могли.

Примерно в это же время некий купец с Востока прибыл в Версаль и поведал Мадам о четвероногих животных, которые охотятся на крокодилов в Ниле и откусывают сокровенные части у мужчин, купающихся в этой реке. В Египте он видел летающих животных с человеческими лицами и змею с короной, которая, по мнению египтян, была дьяволом Асмодеем.

Он же поведал об огромном алмазе размером с апельсин, добытом в Индии на прииске в русле реки. Раба, нашедшего этот алмаз, убил матрос, который позже повесился. Алмаз этот — чудо, не знающее себе подобных, — был послан в Англию на огранку. Речь, конечно же, шла о бриллианте Питта, который и стал «Регентом».

Купец собирался поместить свои рассказы в книгу, которую обещал посвятить Мадам.

Как раз вовремя на «Ньюкасле» прибыло пополнение для нашей библиотеки. Среди прочего там оказались и работы губернатора Питта, и сведения о том, как он приобрел этот бриллиант. Я просил леди Холланд (Элизабет Холланд, жена одного из лидеров либералов и наш друг в Англии) прислать их мне, и она вместе с моим другом леди Клейверинг предприняла срочные розыски. Я подумал об этих славных женщинах, которых никогда не видел и которые столько сил и времени потратили на розыски в лондонских библиотеках, чтобы помочь мне (и всегда — императору), и не мог не восхититься ими.

Император в полном восторге накинулся на чемоданы и удалился в свою комнату с большой пачкой «Монитора». Мы не видели его до конца дня; в то день короткими тяжелыми приступами налетал дождь.

Благодаря этому я, получив свободу, смог заняться чтением документов о великом бриллианте и его происхождении. Я заручился помощью Эммануэля и теперь могу работать с ним тем же способом, каким император работает со мной. Просмоленная бумага, которой обиты наши низенькие комнаты, начала парить и душить нас своим запахом.

Именно в этот день Эммануэль впервые спросил меня о моей работе над этой хроникой и о том, почему я занимаю себя и его историей бриллианта.

Я же напомнил ему о том недолгом времени, когда мы были счастливы на этом острове, — тогда мы жили в Бриарах, в летнем домике, принадлежащем семье Балькомб. Мы только что прибыли на Святую Елену, и Лонгвуд еще перестраивался из коровника в жилище, подходящее для узника-императора. Мы подъехали в Бриары верхом, и император сказал месье Балькомбу, что желал бы жить в его летнем домике. Генералы были вынуждены остаться в Джеймстауне. Тогда мы с императором были почти одни.

Никогда прежде — даже во времена своих кампаний — император не жил в столь маленьких помещениях: одна обширная комната в стиле английского регентства, с окнами от пола до потолка. Там был чердак шесть на шесть футов, где поместились мы с Эммануэлем, и ему приходилось спать на полу. Двое слуг императора, Али и Маршан, спали, завернувшись в плащи, перед его дверью. В первые недели Пьеррон привозил нам пищу из города; воздух был мягкий, распорядок не строгий, солдаты-стражники держались в отдалении. Можно сказать, тогда император еще не вполне осознал весь ужас бедственного положения, в котором он оказался. Из лесу явилась полумертвая от голода черная собака с тремя белым лапами и, сразу поняв, какая собака здесь главная, подошла прямо к сапогам императора. Хотя кормить ее бросился Эммануэль, она стала собакой императора по кличке Диманш. [20] Воскресенье (фр.).

Однажды в этом летнем домике император показывал свои безделушки Бетси, четырнадцатилетней надоедливой дочке Балькомбов, как всегда шумной и болтливой. Большая зеленая шкатулка для безделушек выставила напоказ огромное количество табакерок, миниатюр и бижутерии. На крышке одной из табакерок покрупнее, обрамленная рубинами, сапфирами и бриллиантами, имелась эмалевая репродукция портрета молодого Наполеона, бывшего тогда первым консулом. Красного бархата шитый золотом сюртук, рука на груди и бриллиант на эфесе черной шпаги. Это было начало его славы. Поскольку в портрете совсем не было сходства, мое внимание привлек огромный квадратный камень на шпаге, потому что обрамление — богато украшенное, филигранной работы, сверкающее золотом надежд — словно сходилось внутрь, к сиянию бриллианта. Император же, склонясь над глобусом звездного неба и поворачивая его, наблюдал, как реагирует Бетси на его прошлое, полное великолепия.

— «Регент»? — спросил я, указывая на миниатюру.

— Исчез, — ответил он тоном, каким обычно заканчивал разговор. — Оставим эту историю на другой раз.

И, сказал я Эммануэлю, я оставил эту тему до того момента, когда подобрал его волосы и должен был отвлечь его внимание.

— Это не причина, папа, — сказал он.

— Для меня — причина.

А теперь я буду работать ночами в нашем беспокойном желтом доме и через несколько недель начну повесть о том, что смогу узнать, о том, как был найден этот бриллиант, и о его дальнейших перемещениях. Я заглянул к императору пожелать ему доброй ночи. Он все еще читал газеты под неблагозвучный стрекот цикад. Вошел Али, чтобы задернуть то, что оставалось от его занавесей.

Когда император спит, в комнате должно быть совершенно темно.

На юге царства Голконды, которое ныне именуется Хайдерабадом, в горловине, образованной рекой Кристна, некий раб нашел алмаз изумительных размеров. Не стану делать вид, будто знаю, как родился столь крупный камень, это природное отклонение от нормы. Но мне известно, что нашли его в речном гравии на приисках Партил в 1701 году. Он был величиной с мандарин и покрыт зеленоватой коркой, которая свойственна самым лучшим бриллиантам этой области. Эти места назвали Голкондой по названию крепости и торгового купеческого города. Отсюда происходят «Кохинор» и алмаз, известный как «Синий Тавернье», но алмазов столь грандиозных размеров после «Регента» не появлялось.

Здесь купец Жан-Батист Тавернье, продавший синий алмаз и множество других Людовику Четырнадцатому, наблюдал армию из десятков тысяч людей, копающих и просеивающих речной ил и песок.

Купцы столбили прииски в речном русле и откупались от правителей пошлинами и процентными отчислениями. Рядом с местами, где они копали, разграничивались площадки и строились низкие стены с отверстиями и воротами по периметру, и на эти площадки женщины и дети переносили гравий из отвалов.