Станислав Пономарев - Быль о полях бранных

А русские деревянные дома, дворцы и города стоят испокон века. Сгорают от огня вражеского, отстраиваются заново и живут многие столетия. Оказывается, и дерево может быть крепче и долговечнее камня. Выходит, тает и самый крепкий камень от горючей слезы невольника: руки строят, а страдание разрушает!..

В стольницу татары вошли чередой — впереди безоружный Усман-Ходжа в богатом расписном халате из китайского шелка, в белоснежной чалме на остроносой голове. Был мурза тщедушен и рыж волосом, козлиная борода вперед торчит: так он от важности голову задрал... За ним, косолапя, как все исконные всадники, следовал надменный Кара-Буляк, положив левую ладонь на рукоять кривой сабли, ножны которой разбрасывали вокруг искры от драгоценных камней. На голове военачальника блестел стальной шлем, оправленный у основания мехом горностая. Наряд Кара-Буляка не отличался особым великолепием: синий добротного сукна чекмень, широкие кожаные штаны с разрезами по бокам нависали над красными сафьяновыми сапогами; под чекменем полированная дамасская кольчуга. Стражи мурз вообще одеты были просто и сурово...

Владимир Андреевич Серпуховский ввел опасных гостей в палату для приема иноземных послов.

Великий Князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович стоял на возвышении у стены, покрытой громадным персидским ковром, на котором висели иконы с ликами неулыбчивых православных святых и два великокняжеских стяга красного цвета с изображением Пресвятой Богородицы — покровительницы Московской Руси — и Христа Спасителя. Князь стоял, ибо в присутствии посла султана Золотой Орды он, данник его, сидеть не имел права. Дмитрий был одет в красный кафтан из царьградской парчи; на голове — шапка, отороченная соболем; на груди — золотая пайцза эмира татарского, только изображена на ней голова лошади. Достоинство высокородного данника вроде бы не попрано, ибо конь в понимании кочевника — главное богатство и чуть ли не обожествленное животное. И в то же время ведь конь на человеке не ездит, а совсем наоборот.

Рядом с Великим Князем сидел — только ему это разрешалось законами Орды — благообразный старец с пронзительными черными глазами и широкой белой бородой. На нем — черное одеяние и высокая белая шапка с белым же оплечьем. На груди этого старца не пайцза висела, а массивный серебряный крест с распятием. То был митрополит всея Руси Алексий.

Чуть ниже, по обеим сторонам от возвышения, утвердились нарядные бояре и «молодшие князья» [92] «Молóдшие князья» — правители земель, подвластных великому князю. . Среди них, ближе всех к трону, стояли Владимир Андреевич Серпуховский и окольничий [93] Окóльничий — придворный чин и должность в Русском государстве в XIII — нач. XVIII века, возглавлял приказы (канцелярии) и полки; воевода, ответственный за охрану государственных границ. Тимофей Васильевич Вельяминов в боевом облачении воеводы.

Усман-Ходжа задержал острый взгляд на этом боярине, и чуть заметная злорадная усмешка проявилась на тонком лисьем лице. Все знали, что племянник русского военачальника Иван Вельяминов переметнулся к Мамаю и вот уже три года вредит своему отечеству, обиженный на великого князя за отказ утвердить его тысяцким [94] Тысяцкий — военный предводитель городского ополчения на Руси до середины XV века; в мирное время — начальник города и главный судья. В 1374 году, после смерти тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, великий князь Дмитрий Иванович упразднил эту должность в Москве. на Москве.

Сумеречное лицо именитого боярина не дрогнуло под ехидным вражеским взором: племянника-переметчика Тимофей Васильевич проклял, а Дмитрию Ивановичу служил верой и правдой...

Мурза опустил глаза и подумал о другом: «Нет Евдокии — жены коназа Димитро. Нет детей его. Значит, прием мне приготовили ниже по достоинству, чем некогда Ачи-Ходже — мир праху его».

И еще он заметил, что нет среди московской знати грозного полководца — князя Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. То же отметил и Кара-Буляк, не раз битый «во чистом поле» хитроумным и смелым русским военачальником.

Татары насторожились. Их сюда, понятно, никто не звал — нужда Мамаева привела, и надо было сдерживать раздражение и даже на лицах благодушные улыбки строить. Минули те времена, когда ордынцы хозяевами хаживали на Русскую землю.

Послы подошли на положенное расстояние к возвышению и остановились, гордо подбоченясь. Все молчали, ибо первым, как данник, говорить должен был Великий Князь Московский и Владимирский. А он медлил... Пауза затянулась надолго. И Усман-Ходжа хотел было грозно напомнить «Митьке», кто он есть. Но Дмитрий Иванович опередил его, спросил с поклоном:

— Здрав ли и по-прежнему грозен господин наш и повелитель ста царств Мамет-салтан Могучий?

— Султан Мухаммед-Буляк Гияс-ад-Дин, да хранит его Аллах вечно, здоров и могуч. А трон Царя царей по-прежнему попирает полмира! — торжественно возвестил Усман-Ходжа.

— Здрав ли и славен старший брат мой эмир Мамай?

— Могучая рука беклербека Мамая тяжестью своей повергает ниц четыре стороны света! Владетельный эмир, Аллах его защитник, здоров и грозен, как никогда! — встал рядом с Усман-Ходжой туменбаши Кара-Буляк.

— Что привело в Московию мудрых послов моего повелителя Мамет-салтана и моего старшего брата Мамая? — с достоинством спросил Дмитрий Иванович.

В том, что в Золотой Орде «могучий и грозный султан» Мухаммед-Буляк и выеденного яйца не стоит, все здесь знали, как знали и то, что этот «царь царей» — очередная кукла в руках всесильного Мамая. Однако по этикету величать следовало сначала султана, а потом уж настоящего властелина, что и делалось сейчас в стольнице великокняжеской...

— Меня привело к тебе, коназ-баши Димитро, неотложное дело, — вкрадчиво ответил Усман-Ходжа. — Твоему повелителю, Великому Султану Высочайшей Орды, Царю царей и Защитнику правоверных, стало известно, что ты обманом захватил пайцзу Джучиева рода и владеешь ею не по праву.

— Да, не по праву, — как попугай, повторил за ним Кара-Буляк, и тоном тоже, как смог, вкрадчивым.

— Моего и твоего повелителя Мамет-салтана Могучего обманули, — назидательно сказал в ответ Великий Князь. — Посол грозного Царя татарского может убедиться сам, что на груди у меня родовая пайцза предка моего, названого сына Царя Батыя, грозного воителя Александра Невского! [95] Батый назвал своим сыном Александра Ярославича Невского за военную помощь, которую князь оказал основателю и первому правителю Золотой Орды в борьбе за власть в Монгольской империи со своим двоюродным братом Хулагу-ханом. Пайцзу эту вручил Александру Ярославичу сам Покоритель мира в лето шесть тысяч семьсот пятьдесят пятое [96] В 1247 году. от сотворения мира.