Станислав Пономарев - Гроза над Русью

Окула с трудом, впадая в забытье, передал Святославу разговор варягов на струге князя Роговолда.

Великий князь Киевский стоял с окаменевшим лицом. Глаза его, смотревшие куда-то в даль сквозь стены, излучали холод, рука невольно сжимала рукоять кривого ножа.

Святич весь подался вперед, стиснув мощной дланью крыж тяжелого двуручного меча — казалось, мигни Святослав, и он ринется сквозь орды степняков для того только, чтобы найти и зарубить изменников.

Князь быстро глянул на него:

— Никому ни слова! Взором не выдай мыслей своих! — Помолчал и добавил: — Не впервой они этак. Грядет час, приструним находников. А покамест страшатся они нас и стерегутся зреть на стол великокняжеский. Однако будь начеку с могутами своими и помни — никому ни слова!

Святич молча кивнул головой.

Князь обернулся к умирающему, сказал дрогнувшим голосом:

— Прими поклон мой, Окула-богатырь. Раньше ты с копьем в деснице Русь хранил от ворога. Ныне меня спасаешь...

— Пустое, князь... Варягам земля наша надобна для грабежа и разбою, а нам, русичам, — для жизни и славы.

Старик вздохнул, пошарил слабеющей рукой по груди, со стоном приподнял голову и снял с шеи ожерелье из кабаньих клыков, нанизанных на серебряную цепочку.

— Прими, князь, от меня оберег сей. Он охранит тебя от кинжала и яда врага тайного... А от меча недруга явного ты и сам отобьешься как отбивался яз весь свой век.

Лицо Святослава дрогнуло, помягчело. Он принял дар из рук старого поединщика, слава которого более полувека летала выше славы князей и воевод; это была та слава, которая веками живет среди людей, разносимая по градам и весям поколениями сказителей былин.

— Не забудет тебя Русь, Окула-святобогатырь, — сказал великий князь Киевский проникновенно. — И яз никогда не забуду. Дела жизни твоей повелел яз начертать на свитках летописникам своим, чтоб и дальние потомки наши ведали, как хранили мы Русь Светлую от ворога лютого и не давали ее в обиду никому!

Но Окула уже не слышал его. Святослав кликнул ведуна. Лекарь вбежал, поднес плошку к губам умирающего. На пороге встали гриди, посмотрели на князя. Тот кивнул, разрешая войти. Окула открыл глаза прохрипел:

— Тяжко мне, братие. Выньте стрелу... Пора мне до порога Перунова.

Князь кивнул Святичу. Богатырь твердой рукой взялся за пестрое древко и резко вырвал стрелу. Раненый вздрогнул, раздался тихий стон, а может быть, вздох. Лицо Окулы стало строгим и умиротворенным.

Святослав снял шлем, склонил чубатую голову. Могуты последовали ему...

Шипели факелы. В дверь стучалась буря.

Юрта, где стоял с десятком товарищей Араз-табунщик, была сорвана с вершины холма первым же порывом бури. Под хлесткими ударами дождя и снега кочевники с трудом смогли перетащить ее в низину и установить вновь.

— Удача преследует смелых и проворных, — сказал Араз. — У смелого и курсак [108] Курсак (тюрк.) — живот. полон. Вы, братья разожгите костер, а мы с Дамуром постережем печенежских коней. — И они исчезли в ночи.

Вскоре вернулся Дамур, позвал еще четверых на помощь: в двадцати шагах от юрты, засучив рукава, Араз снимал шкуру столько что прирезанной лошади. Степняки присели рядом, засверкали ножи — в считанные минуты конь был разделан...

— Вкусна кровь врага и коня его! — причмокивая от удовольствия и щурясь на огонь костра, сказал Араз.

— Но печенеги не враги нам, — возразил один из табунщиков. — Мы же одной рукой меч держим.

— Ха-ха! Сказал!.. Да для нас нет врага злее и не будет. Ты, наверное, в глубине Хазарии живешь, поэтому не знаешь этих разбойников. А я раз двадцать в году обмениваюсь с ними стрелами или ударами мечей. Не быть печенегу на одной тропе с хазарином! Мы никак степь не поделим, а ты: «Одной рукой меч держим», — передразнил Араз товарища.

— Но ведь и они и мы одного бога почитаем — Тенгри-хана.

— Эге... Когда печенег на бой с нами идет, он тому же богу молится, это верно. Да только — Тенгри-хану, видать, все равно, раз он позволяет детям своим — хазарам и печенегам — глотки друг другу рвать. Мы, пастухи, может, и помирились бы, да разве ханы дадут? У ханов и боги свои: у одних — Яхве, у других — Аллах, у третьих — Исса. Все эти боги не живут в мире, однако между собой не дерутся, а стравливают глупых людей, как петухов на базаре. А потом со смехом смотрят с небес, как мы отрываем друг другу головы...

— Ты кощунствуешь, мальчишка! — прервал его визгливый старческий голос. — Нам нет дела до богов, которым поклоняются ханы! У нас есть великий Бог Неба — Тенгри-хан! И-и...

— Молчи, старик! — загалдели кочевники. — Пусть говорит Араз.

— О-о, ты прав, отец! — рассмеялся Араз. — Нам нет дела до ханских богов. Но у них есть дело до нас... Почему-то все боги любят богатых. Наверное, потому, что каганы и эльтеберы ублажают их зрелищем битв, где обливаются кровью бедняки. Или я не так сказал,а?

Кочевники подавленно молчали. Не было слышно и старческого голоса. Подбодренный вниманием, Араз продолжал:

— Мы с войны кровавые раны увозим. А каганы и эльтеберы — богатую добычу. Хан с войны придет — в пухову постель ляжет. А мы — в навоз. Хан будет лежать, жир нагуливать. А мы снова возьмемся за мотыги и укрюки [109] Укрюк (тюрк.) — длинный шест с петлей аркана на конце. , будем растить виноград и пасти чужих коней, коров и овец. А потом все это сожрут ненасытные ханы. А мы как были голодными и раздетыми, так ими и останемся!

— Ты верно говоришь, брат! — воскликнул горячий Дамур. — Мы землю садами украшаем, а ханы на своем горбу войну тащат! А зачем бедняку война? Верно говорит Араз: для того, чтобы ханских богов ублажать! Чтоб ханам сладко жилось!

— Э-э, верно-то верно, — возразил кто-то. — Да только ханы, они древних родов и правят нами по древним законам.

— Я сам из рода Ашин [110] Ашин (тюрк.) — букв, «волк»; правивший род в Хазарском каганате. , к которому принадлежат Великие Каганы Хазарии! — сказал Араз. — Но нет древнее рода, чем род творящих благо! А благо творит тот, кто землю своим потом поливает, а не чужой кровью. Что мы забыли на земле урусов? Может быть у тебя, Очил, урус взял деньги в долг и не отдал? Может быть, ты пришел сюда, чтоб тот долг силой забрать?

— Н-нет, — смутился Очил. — Не брал у меня урус ничего.

— То-то! Ханы нашими руками хотят побольше добычи награбить. А чем они отплатят нам за нашу кровь? Может, ты скажешь? — ткнул Араз пальцем в грудь оборванного пастуха.

— А-а, не знаю я! — отмахнулся тот. — Вот овец у меня забрал Алмаз-хан, а наградить позабыл... Прошлым летом Хамлад-эльтебер сделал набег на пастбища Алмаз-хана. У меня тогда угнали последнюю корову. Жена умерла от голода этой зимой... — Пастух в горести опустил голову на грудь.