Вильям Энсворт - Заговор королевы

— Довольно! — прервал испанец. — Не занимай нас собственными делами, товарищ! Говори нам о Кричтоне.

— Я уже сказал вам более, чем хотел, — возразил с негодованием Огильви. — Если вы желаете иметь более подробные сведения о благоволении, которое ему оказывают в Лувре, о его военных подвигах, о расположении, которым он пользуется у всех фрейлин нашей королевы-матери, Екатерины Медичи, и, особенно, — прибавил он с насмешливым выражением, — у ее прелестной дочери Маргариты Валуа, вам лучше обратиться к шуту короля, мэтру Шико, которого я вижу недалеко от нас. Я думаю, что не найдется другого, кто бы в такое короткое время получил столько милостей и приобрел такую блистательную репутацию.

— Гм! — проворчал англичанин. — Вы, шотландцы, повсюду стоите друг за друга. Этот Кричтон и может и не может быть таким славным героем, но я осмелюсь не верить похвалам, расточаемым ему этим шотландцем, пока не удостоверюсь лично в их справедливости.

— Совершенно верно, что он заслужил известность ловкого борца на шпагах, — сказал бернардинец, — надо отдать ему справедливость.

— Он еще не встретил себе равного в фехтовальном зале, хотя и скрещивал свою шпагу с первыми бойцами Франции, — отвечал Огильви.

— Я его видел в манеже, — сказал студент из Сорбонны, — когда он упражнялся в верховой езде, и, будучи сам ловким наездником, я нахожу его превосходным ездоком.

— Нет никого среди вашей молодежи, кто сравнился бы с ним в верховой езде, — заговорил Огильви, — нет ни одного бойца, который бы с такой ловкостью снимал кольцо на бегу. Я был бы очень рад молчать, но вы принуждаете меня расхваливать его.

— Матерь Божья! — закричал испанец, вынимая до половины из ножен шпагу, висевшую у него сбоку. — Держу пари на десять нобленов против такого же числа серебряных испанских реалов, что с этим коротким толедским клинком я одолею вашего хваленого Кричтона в поединке на всяком оружии по его выбору: на шпаге и кинжале или на одной шпаге, раздетый до пояса или в полном вооружении. Клянусь Святой Троицей, он ответит мне за оскорбление, нанесенное им ученой коллегии, к которой я принадлежу. Мне будет очень приятно подрезать крылья этому гордому и крикливому пастуху или первому встречному из его жалкой шайки, — прибавил он с жестом презрения по направлению шотландца.

— Если это все, чего вы добиваетесь, то вам не надо ходить далеко, — возразил Огильви. — Дождитесь только конца этого диспута, и да лишит меня Святой Андрей своего покровительства, если я не переломаю вашего клинка моей широкой и крепкой шотландской шпагой и не докажу, что вы столько же подлы сердцем, как хвастливы и сварливы на язык.

— Черт возьми! — воскликнул испанец. — Твой шотландский святой не поможет тебе, так как ты навлек на себя мое негодование. Ступай читать свои молитвы, если желаешь, через час ты будешь добычей коршунов Pre-aux-Clercs!

— Берегись ты сам, наглый хвастун, — отвечал с презрением Огильви. — Уверяю тебя, что потребуется защита посильнее твоей, чтобы спасти твою жизнь.

— Смелей, господин шотландец, — вмешался англичанин.

— Ты прекрасно сделаешь, обрубив уши этому испанскому нахалу. Бьюсь об заклад, под его курткой бьется трусливое сердце, и ты прав, заставляя его выслушивать эти оскорбления. Кто бы ни был этот Кричтон, все же он твой соотечественник, а отчасти и мой.

— И как за своего соотечественника, я буду стоять за него против всех и каждого.

— Браво! Мой храбрый дон Диего Каравайя, — сказал студент Сорбонны, хлопая по плечу испанца и шепча ему на ухо, — неужели же все будут уступать этим негодным шотландцам? Ручаюсь, что нет. Мы будем действовать сообща против всей этой нищенской нации, а покуда эту частную ссору поручаем тебе. Постарайся справиться с ней, как должно одному из потомков Сида.

— Смотри на него, как на мертвого, — отвечал испанец.

— Клянусь Пелажем, жаль, что тот, другой, не стоит у него за спиной, чтобы одним ударом проколоть обоих!

— Возвратимся к предмету вашей ссоры, — возразил студент Сорбонны. Довольный предстоящим поединком, он старался предупредить всякую возможность к примирению, пока еще можно было подливать масло в огонь. — Возвратимся к вашей ссоре, — сказал он громким голосом, глядя на Огильви, — надо согласиться, что как гуляка этот Кричтон не имеет себе равных. Никто из нас не подумает состязаться с ним в деле кутежа, хотя многие могут похвастаться, что умеют выпить. Брат Жан со жрицей Бахуса в придачу был жалкий пьянчужка по сравнению с ним.

— Он поклоняется не жрице Бахуса, а другим богиням, если не ошибаюсь, — добавил студент Монтегю, поняв, куда метит товарищ.

— Потому-то мы и дали такой ответ на его вызов, — отвечал студент Сорбонны. — Вероятно, вы помните, что под его дерзким вызовом нашему ученому сословию, который он выставил в стенах университета, было написано, что тот, кто хочет видеть это чудо учености, может искать его или в кабаке, или в веселых домах. Так ли это, Идальго?

— Я сам видел его в кабаке Сокола и в веселых домах. Вы меня понимаете?

— Ха, ха, ха, — засмеялись студенты. — Видно, твой Кричтон далеко не стоик, а последователь Эпикура, этот господин шотландец, ха, ха, ха!

— Поговаривают, что он знаком с дьяволом, — заметил с таинственным видом студент из Гаркура, — и что — подобно Жанне д, Арк —. он продал за временные блага свою душу. Оттого-то он так изумительно учен, так необыкновенно красив и ловок, так обольстителен с женщинами, так постоянно счастлив в игре в кости. Потому же он и неуязвим в битвах.

— Поговаривают, что он не имеет приближенного духа, который везде за ним следует под видом черной собаки, — добавил студент Монтегю.

— Или под видом карлика, как черный бесенок Козьмы Руджиери, — сказал студент из Гаркура. — Правда это? — спросил он, обращаясь к шотландцу.

— Кто это говорит, тот наглый лжец, — вскричал вспыльчивый Огильви. — Я вызываю вас всех вместе и каждого порознь, и ни один собрат из коллегии, к которой я принадлежу, не откажется поддержать мои слова.

Громкий насмешливый хохот раздался в ответ на выходку Огильви. Пристыженный тем, что своей бесполезной и глупой вспыльчивостью навлек на себя справедливые насмешки, он замолчал и старался не обращать внимания на поддразнивания.

Бросая гневные взгляды на своих мучителей, Огильви нечаянно встретился с черными огненными глазами молодого человека, стоявшего в некотором от него отдалении, но слышавшего их спор. Казалось, он живо интересовался предметом ссоры и, видимо, глубоко сочувствовал Огильви. В его лице было что-то такое, что сразу привлекло внимание Огильви, несмотря на возбуждение, в котором он находился. Несколько минут он не мог отвести глаз от этого юноши, а когда перестал смотреть, то только для того, чтобы подумать о его необыкновенной красоте.