Александр Черенов - ЗАГОВОР ПРОТИВ ЗАГОВОРА: ГКЧП-3. КНИГА ПЕРВАЯ

© Александр Черенов, 2020

ISBN 978-5-0051-6621-0 (т. 1)

ISBN 978-5-0051-6622-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

…Он приоткрыл один глаз, и осторожно высунул подбородок из-под одеяла. Глаз медленно съехал на циферблат настенных часов. Стрелки показывали восемь. Августовское утро было не по-летнему свежим, и из приоткрытой форточки тянуло совсем не лёгкой прохладой. Прохлада не бодрила – и вставать не хотелось. Не хотелось даже сладко потянуться, лёжа в постели. К легкомысленным нежностям и физкультурному задору не располагал не столько фактор восьми часов, сколько думы, которые нагрянули сразу же, как приоткрылся второй глаз.

– Миша, ты уже встал?

Голос жены привычно доносился откуда-то из-за двери, с просторов роскошной президентской квартиры. Услышав этот голос, по обыкновению властный и требовательный, он болезненно поморщился – но, «по-русски пожелав» бодрящей прохладе в комнате, тут же выбрался из-под одеяла. Опустив ноги на пол, он привычно нащупал «родные» тапочки.

– Ты не забыл, что у тебя сегодня – ответственный день?

Напоминание не прибавляло оптимизма: супруга не преувеличивала насчёт ответственности – а та не сулила ничего приятного.

– Встал, Раиса Максимовна… И не забыл.

Тяжёлая хозяйская поступь жены стала глуше – и он принялся неспешно одеваться к завтраку. Формат «заочного» общения супругов не удивлял – и не только их, но и всех посвящённых. Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна Горбачёвы – а это их диалог подслушивали стены «высокородной» квартиры и те, кому это было положено по службе – давно уже спали раздельно. Как только супружеская обязанность была исполнена и принесла плоды – в количестве одного и в виде дочери – Михаил Сергеевич уже не смел домогаться у жены физической близости. Правда, он и прежде не слишком её домогался. Ему хватало и духовной близости – и это было главным в отношениях супругов.

При всей своей бесспорной «подкаблучности», Михаил Сергеевич не был классическим подкаблучником. Нет, соответствуя классическому образу, он до смерти боялся жены. Но, в отличие от классики – и дополняя её – он ещё и боготворил Раису Максимовну. С самого первого раза, когда Миша, первокурсник юрфака МГУ, увидел Раю – активистку-второкурсницу, он преклонился перед ней «так искренно, так нежно», что и подумать не мог о чём-то большем, кроме платонического внимания к себе.

За время «продвижения по службе» – а лишь так и можно было охарактеризовать пребывания Горбачёва в партии – над Михаилом Сергеевичем сменилось много начальников: Кулаков, Ефремов, Казначеев, Брежнев, Суслов, Андропов, Черненко. Они были разные, эти начальники, но по степени влияния на подчинённого ни один из них не мог сравниться с «начальником номер один»: Раисой Максимовной. Даже трепетал перед ними Михаил Сергеевич по-разному.

Так, «начальство от КПСС» Горбачёв боготворил по уставу. Нет, не по Уставу КПСС: по неписанному уставу партийной номенклатуры. Этот «устав» дозволял изворачиваться, маневрировать, выставлять себя много лучше «оригинала». Иначе говоря: «продвигаться по службе». Это было не только в порядке вещей, но и «модус вивенди» каждого нормального чиновника от КПСС. Больше того: иное поведение вызывало недоверие к товарищу, вплоть до подозрений в его недостаточной партийности. И Михаил Сергеевич усердно соответствовал «нормам морального кодекса» – пусть и не строителя коммунизма. Для этого ему даже не пришлось напрягаться: всё «ингредиенты» чиновника были у него в крови.

С Раисой Максимовной такие номера не проходили. Она знала Михаила Сергеевича, как облупленного, и в любом наряде – хоть ортодокса, хоть демократа – он всегда был перед ней голый. Да Михаил Сергеевич и не пытался «рядиться» перед супругой: это было и бесполезно, и неразумно. Большую часть своей жизни он прожил её умом – и это обстоятельство его нисколько не угнетало. Напротив: статус подчинённого являл собой облегчение и даже благо, поскольку избавлял от необходимости думать самому. В отличие от Раисы Максимовны, Михаил Сергеевич не генерировал собственных мыслей: в этом отношении Господь его серьёзно обделил.

Но жена не только «снабжала» мужа продуктами собственной мозговой деятельности. Она ещё наставила его на путь истинный: сделала собирателем чужих мыслей, которые вполне можно было выдать за свои. Положение сначала первого секретаря крайкома, затем секретаря ЦК по сельскому хозяйству, и, наконец, Генерального секретаря ЦК КПСС дали Михаилу Сергеевичу возможность полностью исключить непроизводительное напряжение мозговых извилин. Исключение… из исключения было лишь одно: «режим безопасности». Поскольку в политике нет друзей, а есть лишь попутчики и временные союзники, Горбачёв вынужден был непрерывно «бдеть». Но даже здесь участие Раисы Максимовны в большинстве случаев было руководящим и определяющим…

…Михаил Сергеевич скосил глаз на выдающийся – но только вперёд – животик, на мгновение задумался на тему «потому что утром рано заниматься физзарядкой мне не лень» – и решительно отверг коварные мысли о физзарядке. Коварных мыслей – в том числе, и на сегодня – хватало и без них. А, уж, о коварных мыслях «перманентного свойства» и говорить было нечего.

Несмотря на всю свою амбициозность и самоуверенность, переходящую – в том числе, и с подачи Раисы Максимовны – в самовлюблённость, Горбачёв иногда оказывался способен трезво оценивать положение. Выводы он, правда, делал специфические и всегда своекорыстные, но исходил из верных посылок. Поэтому уже давно – как минимум, с начала этого, девяносто первого года – он понимал: дело – дрянь. И не только дело страны. Это, как раз, являлось для него «делом десятым». «Дрянь» было его, Горбачёва, персональное дело как давно уже не самостийного владыки КПСС и Советского Союза.

К критике положения вещей Горбачёв давно привык. Это его не задевало: он сам был первым критиканом. С критики, быстро перешедшей в критиканство, и началась «перестройка». А, вот, персональная критика – другое дело. Это уже была не та безобидная критика, о которой ещё Леонид Ильич Брежнев на одном из партийных съездов отозвался вполне нейтрально: «Критика – не мёд, чтобы её любить». На такую критику Михаил Сергеевич «клал», «моргал», «плевал» и «чихал».

Но этот случай был не тот… хотя ещё «тот» случай был. Уже не первый год с именем одного человека связывались все беды страны и народа. И имя этому человеку было Михаил Сергеевич Горбачёв. Генсек – теперь уже всё больше Президент – старательно закрывал глаза на факты до тех пор, пока это было возможно. Но момент «вынужденного прозрения» настал. Теперь даже верный Черняев регулярно доносил хозяину: «Толпа ненавидит Вас, Михаил Сергеевич».