Александр Черенов - ЗАГОВОР ПРОТИВ ЗАГОВОРА: ГКЧП-3. КНИГА ПЕРВАЯ

Губы Раисы Максимовны загуляли друг по дружке.

– Понимаю…

В отличие от Генсека-президента, его жена соображала быстро – и момент «понимания» не продлился дольше… момента: глаза «первой леди» тут же сузились до размера щёлок, а взгляд обледенел.

– Значит, надо пресечь эту авантюру на корню! Надо обезопасить себя от любых поползновений со стороны Лукьянова!

– Я уже продумываю этот вопрос, – многозначительно улыбнулся Горбачёв.

– Только продумываешь?!

– Виноват, – тут же перестал улыбаться Михаил Сергеевич. – Уже прорабатываю. И поверь, Раиса Максимовна: это – не маниловские прожекты. Никаких даже аллюзий. Вопрос-то – судьбоносный.

Горбачёв взглянул на часы, салфеткой обмахнул губы – тоже уроки жены – и встал из-за стола.

– Ну, мне пора.

– Я тебя провожу.

В коридоре Раиса Максимовна «интеллигентно» приложилась губами к щеке мужа.

– Будь с ними построже. Жду тебя со щитом…

…Горбачёв поднялся на «свой» этаж – и недовольно нахмурился: на горизонте у дверей его приёмной отчего-то не виделось толпы избранных. Приглашённые не жужжали в приёмной, как шмели у Гоголя в «Ревизоре», не выходили покурить в коридор, и не тряслись полушёпотом голосовыми мембранами. «Оскорбление Величества» было налицо.

Михаил Сергеевич быстро вошёл в кабинет, на ходу бросив вскочившему на ноги Болдину:

– Зайди!

Горбачёв ещё не успел подойти к столу – а Болдин уже раболепно тянулся у дверей.

– В чём дело, Валера?!

Михаил Сергеевич раздражённо шлёпнул папкой по столу.

– Где… все эти?

Пятидесятишестилетний «Валера» – член ЦК и кандидат наук с двумя высшими образованиями – виновато отзвенел челюстями.

– Так ещё – десять минут, Михаил Сергеевич…

Болдин выразительно скосил глаза на настольные часы.

Горбачёв недовольно поморщился: не привык к оппозиции даже по мелочам. Хотя винить он мог лишь себя, ибо сам был виноват: смолоду не заступал на службу ни досрочно, ни сверхурочно. В этом отношении он был верным учеником и последователем Михаила Андреевича Суслова: тот, как штык, не смотря ни на какие «коврижки», в девять прибывал, в восемнадцать отбывал. А всему виной – Никита Сергеевич: «Тот, кто задерживается на работе после шести, ничего не делал в рабочее время!».

– Ладно, иди, паси их. Как заявятся – сразу же ко мне!.. Вольтерьянцы хреновы!

Не глядя на строевой разворот с прогибом Болдина, Михаил Сергеевич энергично опустился в кресло. Рука его привычно дёрнулась за папкой с ежедневным докладом о ситуации в стране – но папки на месте не оказалось. Из этого – с достоверностью в сто процентов – следовало, что Крючков основательно подготовился к заседанию. Наверняка, Председатель КГБ заявится вместе с «бомбой». Горбачёв водворил руку на место и задумался. Но мысли не приходили. Зато тревожных предчувствий было, хоть отбавляй. И, если из рук ничего не валилось, то лишь потому, что ничего в них и не было.

Объяснялось всё очень просто: настроение. Настроение было совершенно не рабочим. По двум причинам сразу. Одна была приятная: завтра – в отпуск, другая – … другая: окружение президента активизировалось, наглядным доказательством чего являлось предстоящее заседание. Да, собирал его президент, у себя в кабинете, в избранном лично им составе, но это решение было вынужденным. Оно диктовалось не столько традицией, согласно которой временно отбывающий лидер наставлял «остающихся на хозяйстве». Горбачёв вынужден был согласиться на это заседание: настолько сильным и упорным оказалось давление «верных соратников».

Неслышно приоткрылась дверь: у Михаила Сергеевича имелось немало мастеров, но Болдин был лучшим. Только он мог настолько искусно открыть дверь и просочиться в неё, чтобы не скрипнул ни один сустав у них обоих: ни у двери, ни у Болдина.

– Все – здесь, Михаил Сергеевич.

– Зови, – артистическим жестом отнял руку от подбородка Горбачёв: «весь – в заботах». – И сам присоединяйся.

Болдин исчез – и в кабинет гуськом пошли избранные. На ходу бросая в Горбачёва полукислые слова приветствия, они «в произвольном порядке» расселись за длинным столом для заседаний. Только «демократически-произвольный» – для телевизора – порядок оказался совсем не произвольным: ранжир КПСС всё ещё оставался «свящённой коровой».

С выражением мучительного нежелания отрываться от дел ради пустяков, Горбачёв встал из-за письменного стола и неспешно проследовал к столу для заседаний, где и возглавил его.

– Все?

Глаз Михаила Сергеевича поехал по лицам избранных: вице-президент Янаев, премьер-министр Павлов, заместитель Председателя Совета обороны при Президенте СССР Бакланов, министр обороны Язов, Председатель КГБ Крючков, министр внутренних дел Пуго. Замыкающим – в том числе, и стол – оказался начальник аппарата Президента Болдин.

– Все, – сам же и «утвердил список» Горбачёв. Только насчёт «всех» Михаил Сергеевич лукавил: «всё» были… не все. Список оказался неполным: отсутствовал секретарь ЦК КПСС Шенин. И Павлов, и Крючков настаивали на приглашении Олега Семёновича, но Михаил Сергеевич отстоял собственное мнение… об этом человеке. А оно было исключительно негативным: Шенин представлялся Горбачёву самым неуправляемым (неподдающимся дрессировке) членом Политбюро и секретарём ЦК. Именно от этого человека, в представлении Михаила Сергеевича, исходила наибольшая угроза организованного непослушания Президенту.

Кроме того, не пригласив «лицо партии», Михаил Сергеевич хотел лишний раз показать ЦК и Политбюро, что отныне вопросы управления государством – прерогатива законодательной и исполнительной власти. Раньше за такой показ Горбачёву самому показали бы всё – от «кузькиной матери» до «мест, куда Макар телят не гонял» включительно. Но сейчас, по мнению Генсека-президента, было самое время наглядно продемонстрировать этим, пока ещё товарищам, кто тут есть «ху».

– Завтра я отбываю на отдых.

– «Я уезжаю в дальний путь, но сердце с Вами остаётся»…

– Не понял?

Горбачёв моментально пошёл на голос… и его обладателя. Обладатель «почему-то» не «полез под лавку»: премьер-министр Павлов – завзятый интеллигент и библиофил.

– Лопе де Вега, Михаил Сергеевич, – усмехнулся Павлов. – «Собака на сене».

– Надеюсь, это – не намёк? – угрожающе сдвинул брови Горбачёв.

Лучше бы он этого не делал: реакция оказалась настолько заслуженной и адекватной, что «в общем хоре» иронических усмешек поучаствовал даже маршал Язов – этот «Собакевич в мундире», как его представляла себе интеллектуальная элита Москвы. Оценив дружный афронт, Михаил Сергеевич по минимуму сконфузился: всё ему – «плюй в глаза – Божья роса» – и начальственно похлопал ладонью по надраенной столешнице.