Александр Черенов - ЗАГОВОР ПРОТИВ ЗАГОВОРА: ГКЧП-3. КНИГА ПЕРВАЯ

…Михаил Сергеевич повязал галстук, затянул узел потуже – и, поморщившись, нерешительным движением «отыграл назад». В конце концов, за утренним чаем с женой можно было встретиться и не при полном параде. Встречался же он «без галстука» с «другом Джорджем» и «другом Гельмутом» – и ничего! Да и что тут такого: не в пижаме же он выйдет к столу!

Насчёт пижамы – не для красного словца: Раиса Максимовна терпеть не могла «нарушения формы одежды» даже при встречах наедине. Неблагородное происхождение и скромный рост по службе – всего лишь от библиотекаря до доцента сельхозинститута в Ставрополе – не помешали формированию в этой женщине тяги к распорядку и респектабельности.

(Впоследствии эта тяга дополнилась ещё и тягой к роскоши). Респектабельность экс-библиотекаря оказалась специфического характера: высокие посты мужа ещё больше утяжелили и без того тяжёлый характер Раисы Максимовны. Уже к финишу ставропольского периода карьеры Михаила Сергеевича это была властная женщина из тех, о которых народе говорят: «тяжёлый человек». Как и полагается «тяжёлому человеку», она с лёгкостью меняла прислугу и поваров, вызывая непритворное удивление даже у подкаблучно-беспрекословного супруга.

Но главной жертвой требовательности жены стал, естественно, сам Михаил Сергеевич. Он носил то, что она велела, ходил так, как она велела, говорил так, как она велела – и даже улыбался так, как она велела. Михаил Сергеевич был человеком Раисы Максимовны. Не только в значении «мой человек» или «наш человек»: он был продуктом «индивидуального творчества» супруги. Тем, что она из него сделала. Контрастируя с американским «selfmademan» («человек, сделавший себя сам»), Горбачёв в точности соответствовал определению «bywifemademan»: «человек, которого сделала жена»…

Михаил Сергеевич поприветствовал супругу с добрым утром, поцеловал в щёку – иногда это дозволялось – и с тяжким вздохом сел за стол. Раиса Максимовна не стала, подобно среднестатистическим жёнам, молча коситься на него: «не такого воспитания» она была.

– Ты когда встречаешься с ними?

Горбачёв нахмурился.

– В десять. Я хотел в два… ну, ты понимаешь: чтобы побыстрее избавиться от них, сославшись на послеобеденные дела… но они настояли на десяти…

– Дружно? – удивлённо приподняла бровь Раиса Максимовна.

– Дружно.

Вошла горничная. В руках у неё был поднос с кофейником, чашками и «приложением к кофе» из сахара, печенья и свежих булочек. В стремлении к респектабельности на западный манер Раиса Максимовна отказалась от русского чая – и перешла на заморский кофе. Михаил Сергеевич, разумеется, «воспоследовал».

Обслужив «господ» и улыбнувшись в меру дозволенного этикетом и Раисой Максимовной, горничная удалилась. Сделав «благородно экономный» глоток, «первая леди» отставила чашку в сторону.

– И кто усердствовал больше всего?

Михаил Сергеевич медленно отнял чашку от губ.

– Все хороши… Но Крючков и тут – вне конкуренции. А ещё – Павлов… Экономист хренов… Извини, Раиса Максимовна.

Как и должно подкаблучнику, Горбачёв никогда не обращался к жене только по имени – всегда: «Раиса Максимовна». Ну, а Раиса Максимовна – как и должно «владелице каблука» – вольна была варьировать имя супруга в диапазоне от «Миша» до «Михаил».

– Павлов?..

Раиса Максимовна внимательно посмотрела на мужа.

– Да, понял я, – болезненно поморщился Горбачёв. – Я уже предпринимаю кое-какие шаги…

– Не посоветовавшись мной?!

В одно мгновение взгляд и голос супруги Генсека переменились с только что доброжелательного на почти негодующий. Но на этот раз Михаил Сергеевич почему-то не испугался. Он даже улыбнулся супруге – и не виновато, а широко и дружелюбно, как она и учила его в своё время.

– Никакой самодеятельности, Раиса Максимовна – если ты об этом. Всё – в русле твоей установки на временное замирение с Ельциным…

Вероятно, эмоции настолько переполняли Горбачёва, что он не смог удержаться избранной линии – и лицо его перекосило злостью.

– Какой же он, всё-таки, подлец! Что ни выходка – то против меня! Ну, вот, зачем он вылез с этой департизацией?! Разве это – не в мой огород камень?! Я и так вишу в партии на волоске! На очередном съезде я уже не смогу отбиться так запросто, как в прошлом году.

– Неужели всё так серьёзно? – непритворно встревожилась Раиса Масимовна.

– Более, чем. По сути, вопрос с моим секретарством уже решён. Потому что фактически решён вопрос с созывом Двадцать девятого чрезвычайного съезда. Сейчас решается вопрос с моим членством в партии. И, если большевики сыграют на опережение, как говорят футболисты… ну, если съезд пройдёт… раньше определённых событий, то это исключение может нанести нам с тобой непоправимый ущерб. Отделаться от партии так легко, как это сделали Яковлев и Шеварднадзе, не говоря уже о Ельцине, я не сумею… Вернее, мне не дадут…

Возглас негодования из уст Михаила Сергеевича прервал размеренное течение минора.

– А этот мужлан вылезает со своей инициативой! Как будто не понимает: ну, несвоевременно же! Ведь одно дело: хотеть навредить мне – и совсем другое: навредить себе! Элементарно ведь: не станет меня – и тут же не станет Ельцина! Ортодоксы не ограничатся только моей личностью! А за этим болтуном – никакой серьёзной поддержки! Ни в армии, ни в КГБ, ни в МВД! Я – единственное сдерживающее начало! Без меня силовики-консерваторы давно бы уже совершили переворот!

Горбачёв поморщился и с отвращением хлебнул из чашки: кофе он так и не полюбил, и «принимал» его только из угождения супруге.

– Ну, это – по партийной линии, – осторожно выглянула из-за чашки Раиса Максимовна. – А что – с президентством? Что – Верховный Совет?

– Немногим лучше, – махнул свободной рукой Горбачёв. – Лукьянов портится с каждым днём. Того и гляди, соберёт Верховный Совет – да и скинут меня.

– Как это?! – побледнела Раиса Максимовна.

– Очень просто. Консервативным силам даже не нужен переворот: съезд уберёт Горбачёва из партии, а сессия Верховного Совета – с поста Президента…

– Каким образом?! Миша, говори проще – не на трибуне!

Михаил Сергеевич вздохнул, и стараясь не перебирать с иронией, осторожно, с лёгким упрёком во взгляде, покосился на жену.

– Раиса Максимовна, в Законе «Об учреждении поста Президента СССР» есть такая статья: сто двадцать семь. А в ней есть пункт восемь. Так, вот, этот пункт я за последние дни выучил наизусть. Не от хорошей жизни, разумеется, а потому что он гласит – цитирую дословно: «Президент СССР обладает правом неприкосновенности и может быть смещён только Съездом народных депутатов ССР. Инициатива постановки может исходить и от Верховного Совета, с учётом заключения Комитета конституционного надзора»… Ты понимаешь, что это значит?