Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть I

В это время Альбино внес заказанное пиво и получил за него плату. Шулеры рассчитали, что отчаявшийся юноша своим громким именем может быть и полезен, чтобы приискивать неопытных людей, приезжавших в столицу с большими или малыми средствами, и сводить их с игроками, и предложили ему присоединиться к их шайке.

В тот самый момент, когда происходила вышеописанная сцена, у входной двери звякнул колокольчик. Мошенники тут же заперлись на ключ.

В соседнюю комнату вошли двое новых посетителей.

Это были старуха Робер и Кастелян.

Дольман, взглянув на них, тихо засмеялся.

— Дай мне кюмеля и колбасы,— сказал Кастелян Альбино, который, как видно, был ему хорошо знаком,— и чашку чая для госпожи Робер.

— Не нужно, не нужно, мой милый,— поспешно произнесла госпожа Робер.— Я ничего не пью, разве съем кусочек колбасы из твоей тарелки.

— Эта добрая женщина копит деньги, а потому голодает,— подмигнул Дольман Кастеляну,— и все это для своего нового супруга! И когда же состоялась свадьба?

— Занимайтесь своими делами,— сказала старуха, кладя зонтик и мешок на стол, за который уселся тучный Кастелян.— Вам и без меня есть о чем подумать. Скажите лучше, как идут дела в «Белом Медведе» и что поделывает доктор? — Лицо старухи искривила злая улыбка.

— Смотри, чтобы я не ответил тебе тумаками, проклятая ведьма! — воскликнул Дольман.

— Тише, тише, дети мои.— Кастелян поднял свою толстую руку.— Стоит ли вам упрекать друг друга?

Кастелян был в весьма приличном сюртуке и шляпе, вероятно, оставшихся от закладов у госпожи Робер. Она пустила Кастеляна к себе в дом, кормила и поила его, за что он помогал ей обделывать темные делишки, словом, исполнял при ней незавидную роль мужа, без всякого благословения священника: госпожа Робер пожалела на это денег.

Альбино принес колбасу и водку, когда у двери снова послышался звон колокольчика.

Вошли двое мужчин. В одном с первого взгляда чувствовался жулик, а второй по виду был отставным хористом: небольшого роста, сутуловатый, с толстым, круглым, гладко выбритым лицом и бегающими желтыми глазками. Длинные вьющиеся волосы дополняли его портрет. Тщательно застегнутое платье сильно лоснилось, особенно на рукавах, из светло-коричневого оно стало совсем темным. Спутник отставного актера, потерявшего голос, очевидно, прихватил его с собою для своих темных целей. Войдя в трактир, он бесцеремонно бросил шляпу на стол и исподлобья осмотрел присутствующих. Его темные руки давали повод Дольману думать, что пришедший или кузнец, или гравер.

Новоприбывший коротко и отрывисто потребовал себе пунш и тотчас же бросил на стол деньги. Альбино внимательно осмотрел монеты и только потом дал сдачу.

— Вы что, никогда денег не видали? — запальчиво спросил незнакомец, подняв на Альбино мрачные глаза. Трактирщик тем временем бросил монету на стол, чтобы испытать на звук.

— Вы напрасно сердитесь! На этой неделе я два раза получал фальшивые талеры!

Незнакомец, вскочив, выхватил талер из руки Альбино: — Так верните мне талер, вот другие деньги! Но знайте, ноги моей больше не будет в вашем мерзком кабаке!

— Смешно! — заметил актер, желая вставить и свое словцо в шумный разговор.— Что же теперь — остерегаться давать талеры? — Он с удовольствием стал прихлебывать пунш из стоявшего перед ним стакана.

— Самое выгодное дело — чеканить талеры! — рассмеялся Кастелян.

— Верьте им! А пока те, кто живет за счет других, не хотят брать и настоящих! Что значит фальшивый талер? — рассуждал незнакомец.— Какое значение имеют какие-нибудь две тысячи монет, вычеканных не из настоящего серебра?

— Никакого! — согласился актер, не выпуская из рук стакана.

— Только бы каждый брал их! Настоящее это серебро или какое другое — все равно.

— Само собой, все равно! — заключил актер.— Возьмем хотя бы бумажные деньги: какую стоимость имеют эти разрисованные бумажки в руках тех, кто их имеет? Воображаемую, только воображаемую.— Актер явно хотел выказать свою образованность.

Госпожа Робер покачала головой и обратилась к тарелке Кастеляна, желая взять кусок колбасы, но возлюбленный семидесятилетней мошенницы ничего ей не оставил.

— Ты, похоже, проголодалась, милая Робер? — сказал Кастелян, заметив ее удивленный взгляд.— Альбино, принеси-ка нам…

— Ничего не надо приносить,— пугливо перебила старуха.— Мне вовсе не хочется есть!

— Ты опять сильно кашляешь; вспомни о своей одышке, милая Робер, не отказывай же себе! — проявил Кастелян заботливость, которая заставила Дольмана засмеяться.

— Ах, мошенник! — пробормотал он про себя.— Все вытянет из старухи, пока в один прекрасный день не бросит ее. Он просто хочет получить вторую порцию.

Заметив, что Дольман смеется над нею и Кастеляном, старуха злобно проговорила:

— Во всяком случае, будь у меня аппетит, я в состоянии заплатить и за шестьдесят порций колбасы! Некоторых от такого аппетита удерживает то, что им нечем заплатить за ночлег и за водку!

— Вот тебе, Альбино, мой долг,— сказал Дольман вместо ответа и положил на стол монету.— Я не из тех, кто не оплачивает своих счетов.

Тут старуха разразилась таким громким хриплым смехом, что актер, о чем-то шептавшийся с незнакомцем, испуганно обернулся.

— …От доктора! — выдавила сквозь смех старуха.

При этих словах Дольман порывисто вскочил, с шумом отодвинув стол, и стакан полетел на пол.

— Смотри, чтобы я не поломал тебе ребер, проклятая старуха! — закричал он, размахивая кулаком.— Еще только раз скажи это — и отправишься к чертям вместе с твоим Кастеляном! Он знает меня — я не люблю шутить.

— Что с тобой? Разве есть что обидное в слове доктор? — удивился толстяк.

Дольман готов был броситься на престарелую парочку, но Альбино остановил его:

— Вы что, не слышите, что колокольчик звонит? Не шумите!

Действительно, кто-то вошел.

Это оказалась нищая графиня. Полиция не тревожила ее больше, несмотря на фантастические лохмотья. Правда, сначала ее как бездомную посадили в работный дом и повели к судье для допроса. Но там она без всяких церемоний назвала себя графиней Понинской, и когда подтвердилась ее принадлежность к обедневшему польскому дворянству, старуху выпустили. Вскоре ее знали все полицейские, но не трогали, так как всякий арест ни к чему бы не привел.

Нищая графиня поклонилась гостям, с достоинством уселась у стола в задней части комнаты и подозвала к себе Альбино.

— Принеси мне стакан, только побольше,— сказала она хриплым голосом, и ее грязное загорелое лицо передернула довольная улыбка.

— Хорошо, графиня,— ответил Альбино,— но прежде… — Он протянул руку.

— Знаю, что ты думаешь, сын мой,— старуха ко всем обращалась на ты.— На, послушай-ка звон! — Она похлопала по одному из карманов, в котором зазвенели деньги.