Луи Буссенар - Секрет Жермены

– Жду сегодня к обеду. И затем вечером.

Все произошло строго по плану, намеченному Бамбошем.

Брадесанду переоделся во все новое в магазине «Прекрасная садовница» и приобрел очень недурной вид, превратившись из конюха в джентльмена. Сел с Бамбошем в экипаж и поехал обедать к своему бывшему хозяину. Лакеи дома, ничего не понимая, пялили на него глаза.

Хорошо поев и обеспечив себе алиби, бандиты смылись в полночь так ловко, что никто в доме не заметил их исчезновения.

Они направились к издательству «Маленькая республика» дожидаться своей жертвы.

Бобино вышел из цеха в час и поспешил домой. Был день получки, и он нес половину недельной платы, раздав остальное за долги. Юноша размышлял о том, с каким нетерпением ждут его дома, и торопился, чтобы поскорее принести скромный заработок голодной семье, прихватив для них по дороге еще что-нибудь в ночном кафе.

Бамбош и Брадесанду следовали вблизи, один на пятьдесят шагов впереди, другой чуть подальше сзади.

Один из тех парижан, что ходят по любым кварталам города во всякое время дня и ночи, никогда не сталкиваясь с неприятностями, Бобино шагал уверенно, зная все закоулки на пути и не подозревая о подстерегающей опасности.

Так как путь лежал через Латинский квартал [106], Бамбош и Брадесанду, чтобы безопаснее, не привлекая внимания, приблизиться к Бобино, запаслись студенческими беретами. Перейдя площадь Сен-Мишель, они сплющили шапокляки, спрятали их под пиджаки и надели лихие юношеские головные уборы.

Перед оградой Люксембургского сада Бамбош запел тирольскую песенку. На улице было безлюдно, как в провинциальном городке. Ниоткуда не слышалось характерного топота сапог ночного дозора.

Пение Бамбоша сигнализировало: «Время наступило».

Брадесанду – он был впереди – повернулся в темноте, вынул нож и пошел навстречу Бобино.

Бамбош приготовил кинжал и стал нагонять обреченного, все еще повторяя модную песенку.

Убийцы должны были сомкнуться рядом с наборщиком, который торопился домой, ничего не подозревая, не обратив никакого внимания на студентов, приближавшихся к нему с обеих сторон.

Бобино не испугался, не побежал, не позвал на помощь. Он только почувствовал острую боль ниже плеча и сильный удар.

На часах Люксембургского сада пробило без четверти два.

На Сюзанну де Мондье произвело впечатление замешательство Жермены, когда заказчица назвала свое имя.

Сидя в экипаже, она думала, что же, собственно, случилось. Может быть, ей просто померещилось самой? Или портниха переутомлена, или взволнована дорогим заказом? Или существует какая-то таинственная связь между прекрасной женщиной, выглядевшей такой доброй и грустной, и именем отца, что, впрочем, маловероятно, слишком далеко стоят граф и швея.

Сюзанна все-таки решила спросить отца об этой девушке.

Она надеялась, что, заговорив о Жермене, о странном сходстве ее с портретом, виденном у Мориса Вандоля, ей будет легче перейти к беседе о самом художнике и о ее отношениях с ним. Несмотря на то что она, как ей казалось, была уверена в родительском согласии на брак и обнадеживала в этом Мориса, в глубине души таилось сомнение, и мысль о встрече с отцом очень тревожила.

Когда отец находился далеко, она полагала: будет совсем просто поведать ему, что она полюбила, избранник во всех отношениях достоин ее и, с позволения графа, он придет просить благословения на брак.

Тогда ей казалось, что отец непременно и сразу даст согласие, и она станет женой Мориса.

Но когда граф вернулся, все представилось ей уже не столь простым.

Хотя Сюзанна считала, что отец воистину обожает ее, ведь он старается удовлетворять любые девичьи желания и капризы избалованного ребенка, она догадывалась, что покупки, прогулки, развлечения серьезно отличаются от разговора о замужестве. Нечто смутное начало тревожить ее.

Но со времени приезда графа прошло два дня и ей пора было увидеться, решиться на этот разговор, чтобы не подвергать Мориса унизительному отказу на его предложение.

Вернувшись от Жермены, она спросила, дома ли отец.

– Господин граф в курительной, – ответил слуга.

– Узнайте, могу ли я войти.

– Господин граф ждет мадемуазель, – сказал лакей, вернувшись через минуту.

Граф что-то писал, куря гавану, вставленную в подобие короткого мундштука из амбры [107].

Он положил перо и сигару, взял обеими руками голову девушки, продолжительно поцеловал в лоб и весело сказал:

– Очень мило, что ты прибежала поздороваться с отцом, не успев даже снять шляпку, вуалетку и перчатки!

Сюзанна слегка покраснела, подумав невпопад, что не только дочерняя любовь заставила ее так торопиться, а отец не пошутил насчет ее поспешливости, но сделал замечание о нарушении этикета… Она растерялась от этой легкой насмешки и попыталась неловко оправдаться:

– Вы так часто уходите из дома.

– Упреки… маленькая семейная сцена… – проговорил Мондье с нежностью.

– Пускай, – снова по-детски некстати сказала она. – Да, сцена… Я вас почти не вижу… Вы меня то и дело оставляете одну… У меня отец, которого я обожаю, но он постоянно лишает меня своего общества… Он поглощен светом, у него заботы…

Она нарочно говорила быстро, чтобы не дать себе время подумать, прежде чем сказать главное.

– Дочь, светские интересы заставляют меня постоянно отлучаться.

– Вот именно… Сигары, и те отвлекают вас от меня, хотя вы свободно можете курить в моих комнатах, мне запах даже приятен… Но вам так редко является мысль навестить свою дочь!

– Я очень виноват перед тобой, дорогая, но, будь уверена, я искуплю прегрешения самым достойным и приятным тебе образом. Ты только что вернулась с прогулки, видела ли ты в магазинах какие-нибудь драгоценности, что тебе понравились? Скажи где, и я куплю их тебе.

– Благодарю, отец, но сегодня меня ничто такое не заинтересовало. Я была в монастыре, где виделась с монахинями, такими добрыми, такими любящими! Потом заходила к совершенно необыкновенной швее, она согласна работать для меня… Отец, по вашей снисходительности вы иногда называете меня хорошенькой.

– Мало сказать хорошенькой – прелестной… восхитительной… божественной…

– Ах уж эта мне родительская любезность, замешенная на снисходительности! Но что сказали бы вы, увидев создание, наверное, красивейшее из всех в Париже!

– И ты встретила ее где-нибудь в мансарде… Швею-принцессу?

– И на полотне в ателье знаменитого художника. Да, Боже мой! Совсем забыла, что хотела сделать вам сюрприз в виде портрета вашей Сюзанны, изображенной во весь рост…

– Ты знакома с художником, который…

– Подождите, папа, прежде я хочу рассказать о швее, что живет на улице Мешен. Она, правда, идеал женской красоты! Неудивительно, что Морис… я хотела сказать, месье Вандоль, сделал такой прекрасный этюд с нее.