Луи Буссенар - Секрет Жермены

Граф насторожился. Пристально глянув в глаза дочери, он спросил:

– Ты знакома с художником и называешь его просто Морисом?

– Да, папа, но прежде дай мне рассказать тебе про Жермену… – При этом имени лицо графа сделалось каменным, но Сюзанна ничего не замечала, захваченная своим.

– Жермена, ты говоришь… а кто она? – проговорил граф нарочито медленно, подбирая слова и стараясь не проявить никаких чувств.

– Та самая швея, женщина изумительной красоты, кого Морис… месье Вандоль изобразил на этюде к портрету, сделанному для князя Березова.

– А, вот оно что!.. – сказал граф, с большим искусством скрывая волнение под маской равнодушия. – Значит, Жермена…

– Да, ее так называли. Она восхитительно работает, и япросила прийти ко мне, чтобы сделать примерку туалета, что заказала ей. Я дала свой адрес и назвала имя. И, знаешь, у нее сделалось странное-престранное выражение лица, меня это неведомо почему тревожит.

– Вы были вдвоем?

– Нет, еще молодой человек, жених ее сестры, у него забавное имя, поэтому я запомнила – Бобино.

Мондье так стиснул зубы, что перекусил мундштук, но самообладание позволило сохранить внешнее спокойствие.

Сюзанна продолжала говорить, не подозревая, как взволнован и встревожен отец, с каким вниманием он ловит каждое слово.

– Дом находится на углу улиц Мешен и Санте, – тараторила Сюзанна, – и я не стала бы вам говорить о мастерице, если бы, извини, я, кажется, повторяюсь, не ее поразительное сходство с портретом, сделанным для князя Березова, вашего близкого друга. Ведь правда, вы с ним друзья?

– Близкие, правда, – ответил граф, мысленно повторяя: «Жермена, Бобино… Слепая судьба снова ставит их на моем пути, когда я уже терял надежду… Улица Мешен, угол Санте… Жермена, красивая как прежде, и она будет моей!.. Бобино исчезнет, достаточно мне приказать… Князь осужден на смерть… Может быть, уже застрелился… Жермена… богатство… будущее… Счастье, какое достанется сильнейшему!»

Он уже не слушал Сюзанну, а ее речь становилась все более нерешительной и менее последовательной.

Торопясь, она рассказывала, как познакомилась с Морисом Вандолем, как его мать навещала ее в монастыре.

Граф же в это время думал только о Жермене. Речь Сюзанны он воспринимал как приятное щебетание птички, как милый лепет. Но одно слово вернуло его к реальности.

– Мы с Морисом любим друг друга…

– Что?.. Ты сказала, что молодой человек осмеливается любить тебя, и ты…

– И я его люблю, – твердо ответила дочь, подняв на отца прекрасные глаза, выражавшие мольбу.

– Ты его любишь, вот как!

– Да!

– Какого-то несчастного мазилу, стремящегося разбогатеть, скомпрометировав девушку из высшего общества!

Сюзанна сделала над собой огромное усилие и, стараясь говорить спокойно, продолжала:

– Отец, вы плохо знаете свою дочь, если думаете, что она способна броситься на шею первому встречному. Вы несправедливы к месье Вандолю, подозревая его в корыстных намерениях. Он честный человек и не способен ни на какой низкий поступок, даже самый пустячный. Он художник в лучшем смысле слова. Он честолюбив, да, очень честолюбив. Он жаждет славы и имеет все данные для ее завоевания – большой талант и сильную волю. Он такой нежный и простой!…Такой добрый! Так любит свою мать! Так предан своему искусству! И он уже известный художник… почти знаменитый!

– Как ты разгорелась, дочка моя.

По темным, личным причинам графу была очень нежелательна такая любовь, она нарушала его тайные планы.

– Отец! Как вы можете так говорить обо мне! – Сюзанна была оскорблена этим пошлым выражением, увидев в нем осквернение своей любви.

– Моя дорогая, следует называть вещи своими именами… Это вспышка соломы, ее надо потушить… Любовь пансионерки [108], что быстро проходит…

– Отец!.. Вы, всегда такой добрый ко мне… и вы не хотите, чтобы дочь стала женой того, кто ее любит и кого любит она!

– Нет, дочь моя! Моя Сюзанна, о чьем блестящем будущем я мечтал, желал видеть королевой большого света, не станет неприметной мадам Вандоль, женой заурядного живописца!.. Со временем ты выйдешь замуж за равного себе… человека из того общества, с каким еще незнакома. Я богат, и ты будешь жить в роскоши!

– О отец! Вы хотите моего несчастья!

– Пустые слова, дорогая!

– Отец! Дорогой отец! Позвольте мне жить по собственному желанию! По влечению моего сердца! Только в этом может состоять мое счастье!

– Нет, – отрезал граф жестким тоном, какого она никогда не слыхала. – Не умоляй и не пытайся разжалобить. Бесполезно! Я хочу тебе добра, не считаясь с твоим капризом. Позднее ты будешь мне за это благодарна. Думаю, ты больше не станешь встречаться с этим молодым человеком, не вынудишь меня запрещать свидания с ним. А я-то надеялся, что тетушка Шарме смотрит за тобой! Хорошенькое же наблюдение…

– Вы требуете, чтобы я не видалась с Морисом?.. Хорошо, будь по-вашему…

– Вот и прекрасно!

– Я повинуюсь… но…

– Но… что?

– Но раз вы не позволяете мне стать женой того, кого я буду любить всю жизнь, вы будете вынуждены согласиться, чтобы я ушла в монастырь.

– Нет!…Уж это нет!.. Ты сошла с ума!.. Но ты еще одумаешься.

– Я заранее приняла решение! И я не отступлюсь! – воскликнула девушка, и, задыхаясь от подступивших рыданий, не в силах больше вымолвить слова, убежала к себе.

Сюзанна долго плакала, думая о своем потерянном счастье, и размышляла, почему отец отказал исполнить ее желание, когда прежде делал все, о чем бы ни попросила, и она жила счастливо и беззаботно.

Так, совершенно подавленная горем, девушка провела несколько часов.

Наконец она сообразила, что должна написать Морису, известить о разговоре с отцом.

В глубоком отчаянии Сюзанна села за стол, дрожащей рукой взяла лист бумаги с запахом любимых духов. Первые строки походили на горькие всхлипывания, слезы капали на зеленовато-голубую бумагу. Постепенно перо побежало быстрее. Она писала:

«Морис, друг мой, я страдаю! Страдаю смертельно! Я теперь понимаю людей, кончающих жизнь самоубийством от безысходности!

Я не знала, что человек может переживать такие испытания. До сих пор я не испытала даже физических мучений и не представляла, какие ужасные удары может переносить душа.

Существо мое разбито, я плачу и готова кричать, мне кажется, что от этого стало бы легче. Отец вырвал мое сердце и бросил меня, мертвую, на землю. Я не ожидала такой жестокости.

Он запретил мне любить вас. Он не хочет, чтобы я стала вашей женой. Требует, чтобы я отказалась от вас, чтобы мы стали чужими друг другу! Но это невозможно! Ведь правда, мой друг?

Он всегда говорил, что любит меня, и до сих пор я этому верила, ведь он старался сделать меня во всем счастливой.