Николь Галланд - Месть розы

— Просто я честнее тебя, — спокойно ответил Альфонс. — Стараюсь во всем видеть хорошую сторону. Так уж сложилось, что в нынешней ситуации нам обоим выгодно женить Виллема на Имоджин; теперь, по крайней мере, он смахивает на человека, хотя бы отдаленно ее достойного. Ну так давай и займемся этим, племянничек. Церкви ты не послужишь, но свою шкуру спасешь.

— Это еще не конец, — возразил Павел. — Настало время Судьбе проявить милосердие и помешать Линор оказаться в постели мужа до наступления брачной ночи.

Тюрьма находилась внутри западной сторожевой башни. Дежурил в этот вечер мрачный страж, который считал, что по своему рыцарскому происхождению заслуживает более почетной должности. В камере было темно, промозгло и ужасно воняло.

— Я не собирался приходить, — с порога заявил Виллем, пытаясь разглядеть черты полуголого осужденного, прикованного к стене в углу. — И пришел только потому, что сестра умолила меня откликнуться на твою просьбу. То, что тебе придется заплатить за свои дела жизнью, чрезвычайно ее огорчает, пусть даже ты и пытался погубить ее. Вот какова эта милая, добрая, прелестная девушка, с которой ты так коварно обошелся. Ее сердце полно любви и сострадания.

От гнева голос у него звучал хрипло.

— А ведь ты поверил мне, Виллем. С такой готовностью — не пришлось даже почти ничего доказывать. Тебя ужасает не только мое поведение, но и свое собственное.

Маркус настолько устал, что его голос звучал бесстрастно и спокойно.

Виллем бросил взгляд на меч, который оставил у порога: до него не больше двух шагов, но морально он недосягаем. Как бы ни хотел Конрад быть избавленным от зрелища казни Маркуса, не Виллему брать на себя эту роль.

— Зачем ты звал меня?

Маркус вздохнул и привстал, но, осознав, что подойти ближе не сможет, снова опустился на сырую солому на полу.

— Альфонс, граф Бургундский, хочет женить тебя на Имоджин, — начал он.

Виллем хранил молчание.

— Я знаю, Конрад этот брак одобрит.

Виллем по-прежнему не говорил ничего.

— Мне нужно знать, женишься ли ты на ней.

— Нет, если она тоже участвовала в этом заговоре против моей сестры…

— Ей ничего не известно, — поспешно сказал Маркус. — Единственный злодей здесь я. Итак, сударь, учитывая это, ты возьмешь ее в жены?

Глаза Виллема наконец привыкли к темноте. Маркус, воплощение полного краха и изнеможения, казалось, чувствовал себя сейчас спокойнее, чем сам Виллем.

— Что же, в этом есть смысл, — наконец ответил он. Маркус сделал медленный, мучительный вдох. От судьбы не уйдешь; глупо было и пытаться.

— Тогда я должен раскрыть тебе глаза на некоторые вещи. Она любит меня всем сердцем, сильнее, чем я того заслуживаю. Пожалуйста, прости ей это преступление — любовь ко мне. Умоляю, не будь с ней суров, если она окажется не такой, какой, по твоему представлению, должна быть жена Виллема из Доля.

Виллем молчал.

— Я это говорю к тому…

— Я понял, к чему ты это говоришь, — прервал его Виллем. — Я буду относиться к ней в соответствии с ее характером и достоинствами, Маркус, не больше и не меньше. Если она доброго нрава…

— Влюбленная женщина…

— Влюбленность не может служить оправданием слабости. Ничто не мешает влюбленной женщине вести себя так, будто никакой любви нет.

Виллем направился к выходу.

— Я это знаю не понаслышке.

Жуглет, примостившись на ковре между стражниками и императорским помостом, исполнила в честь прекрасной и целомудренной невесты три песни подряд. Линор улыбалась менестрелю так, как будто они снова были в Доле. Она следила за тем, чтобы не выражать открыто свое предпочтение Жуглет, и та тоже все время сохраняла приличествующую дистанцию. Но когда Линор смотрела на Жуглет, в ее глазах невольно появлялся блеск, и на его фоне общение с остальными придворными казалось слегка вымученным. Уступив искушению, они столь открыто и непринужденно поддразнивали друг друга, что Конрад бросил на них предостерегающий взгляд, хоть и наблюдал за этим спектаклем не без удовольствия.

— Зато меня не будут считать педерастом, — подмигнув, шепнула Жуглет.

— Не будут, — согласился Конрад. — Просто сочтут предателем и прелюбодеем. Умеренность, мой друг. Сдерживай свои чувства. Флиртуй с кем-нибудь другим или иди потанцуй.

Виллем отдал стражнику архиепископа меч и вернулся в зал. Вид Линор на королевском помосте наполнял его радостью, вызывая счастливую улыбку. Но только он решил присоединиться к отплясывающей Жуглет, как вдруг заметил, что Альфонс из угла подает ему какие-то знаки. С неохотой уступая, он дал понять, что тот может подойти, прекрасно понимая, для чего вдруг понадобился графу — пропеть дифирамбы своей дочери. Мгновение он надеялся, что Жуглет оторвется от плясок и придет ему на помощь, но потом понял, что надежды напрасны: менестрель лишь внесет свою лепту в расхваливание Имоджин.

И все же Жуглет встретилась с ним взглядом и весело подмигнула, проносясь мимо в вихре танца, отчего, однако, ему стало еще противнее. Конечно, он хотел получить обратно свои земли и понимал, что благодаря этому браку его желание исполнится, причем с лихвой. Однако когда настал момент истины, что-то у него в душе воспротивилось. Он опять ощутил себя пешкой: нелепое ощущение, учитывая, что он один от всего этого окажется в выигрыше. И все равно он чувствовал, что им манипулирует умелый игрок — Жуглет.

Умелый игрок тем временем, даже танцуя, успевала обозревать поле боя — все ли фигурки исполняют положенные роли. На мгновение она позволила себе насладиться одной бесспорной гранью своего успеха: Линор теперь на своем месте. Став супругой самого могущественного человека на земле, она сможет получать от этого удовольствие, как от очередной увлекательной и забавной игры. По крайней мере, это был простой, ничем не осложненный успех.

Павел, пристроившись у помоста, весь вечер сверлил взглядом Линор, словно надеялся внушением заставить ее сделать ложный ход и тем самым помешать физическому завершению ее внезапного взлета. Когда Жуглет оказалась рядом с ним, он почувствовал на себе ее взгляд и оглянулся. Жуглет не удержалась и победоносно ухмыльнулась. Павла перекосило.

Она нашла взглядом Альфонса — как там его беседа с Виллемом? — и чуть не застыла на месте от изумления.

В дверном проеме, между Виллемом и Альфонсом, стояла Имоджин.

Своей бледностью она напоминала привидение, под глазами залегли тени, такие же серые, как ее дорожное платье. Граф, положив руку ей на плечо, повел девушку к скамейке у стены, но выглядел при этом не как отец, заботящийся о дочери, а скорее как конюх, ведущий раненую лошадь. Она явно устала с дороги, выглядела почти больной, и Жуглет испытала мимолетное раздражение: и без того стоило больших трудов уговорить Виллема пойти на этот брак, а теперь еще эта бледная немочь своим видом все только усугубляет.