Николь Галланд - Месть розы

— Конечно, разбитые надежды — это больше относится к Виллему, но и ко мне тоже, поскольку я теряю шанс назвать его братом. Только не играй эти танцевальные мелодии, которые ты так обожаешь.

— Он остается вашим братом по оружию.

Жуглет достала инструмент и начала проверять звучание каждой струны.

— Включите его в свой двор, это будет ничуть не хуже, чем если бы он стал членом семьи.

— Согласен. Но у меня начало возникать такое чувство… даже не знаю, как назвать… домашности, что ли? И оно было связано с перспективой, что мы можем стать настоящей семьей. Я испытываю самые теплые чувства к этому человеку, говорю это совершенно искренне. Он так божественно не похож на других придворных! Или на моих кровных родственников.

— Это относится и к его сестре, — с напускным безразличием заметила Жуглет, настраивая третью струну.

— Ни слова о ней.

— В чем бы ее ни обвиняли, нельзя допустить, чтобы это сказалось на его судьбе.

Жуглет слегка подкрутила струну и теперь слушала, как она звучит по отношению к соседним.

— Конечно нет, но я хочу, чтобы Маркус и Виллем оба были моими придворными и друзьями. Теперь же ясно, что много воды утечет, прежде чем они смогут спокойно чувствовать себя в обществе друг друга. И я ничего не смогу тут поделать. Не люблю, когда обстоятельства складываются таким образом, что не зависят от меня.

— Прованскую, французскую или немецкую? — спросила Жуглет, усевшись на стул с фиделем в одной руке и смычком в другой. — Для сегодняшнего дня, по-моему, лучше всего подходит Блондель де Несле или, может быть, Вентадюр…

Однако представление закончилось, так и не успев начаться, поскольку в дверь постучали и медленно, почти робко вошел Маркус. Он и Жуглет сделали вид, будто не замечают друг друга. Маркус направился прямо к креслу Конрада и низко поклонился.

— Ваше величество, вы оказали мне честь, послав за…

— Заткнись.

Конрад со вздохом кивнул в сторону сундука, на котором стояли оставленные с вечера графин с вином и оловянная чаша. Маркус тут же наполнил чашу и подал ему.

— Я позвал тебя только потому, что не хочу, чтобы ты ходил тут с кислым видом.

— Ваше величество простили меня?

— Моему величеству нет нужды прощать тебя, если ты не совершил никакого вероломства. Твой друг Конрад в высшей степени удручен, но даже он понимает: твоей вины в том, что ты стал жертвой изменчивой судьбы, нет.

— Благодарю вас, сир. Это правда.

— Предупреждаю тебя, Маркус, если в этой истории обнаружится что-нибудь новенькое, ты покойник, — продолжал Конрад. — Если ты принудил девушку, или обманул ее, или взял ее, зная, кто она такая… никакой выгоды это тебе не принесет. Если же это какой-то хитрый замысел, чтобы самому заполучить Линор…

— Конечно нет, сир.

Маркус, выглядевший совершенно больным под пронзительным взглядом Жуглет, спрашивал себя, в какой степени менестрель повлиял на позицию короля.

— И, — продолжал Конрад, — сейчас Виллему будет тяжело встречаться с тобой. Хотя мне не по душе твое отсутствие, ближайший день-другой держись в стороне. Займись вплотную своими обязанностями, а остальное время проводи у себя.

— Конечно, сир.

Маркус поклонился и повернулся к оконной нише.

— Доброе утро, Жуглет.

— Доброе утро, — вежливо ответила Жуглет.

— Между нами все ясно?

— Так же ясно, как прекрасные голубые глаза Линор, — ответила Жуглет.

— У Линор глаза зеленые.

Жуглет на мгновение опустила взгляд.

— Между нами все ясно, да, — угрюмо сказала она. — Но мне очень нравится эта девушка, и я в шоке.

— Понимаю. Сожалею, что стал причиной крушения твоих иллюзий.

Маркус снова повернулся к Конраду.

— Ваше величество, могу я заняться раздачей утренней милостыни?

— Пошли за Виллемом, пусть придет к завтраку. Конрад взмахом руки отпустил его.

Подавив вздох, сенешаль вышел.

Переполненная дурными предчувствиями, Жуглет спустилась в зал раньше Виллема. Когда рыцарь появился, вид у него был самый что ни на есть жалкий и даже более измученный, чем после победоносного турнира, имевшего место десять дней назад. Одет он был во все темно-коричневое и со своим сломанным носом и мрачным выражением лица напоминал скорее разбойника, чем воина. Левой рукой он сжимал рукоять меча, словно ожидал, что в любой момент его чести могут бросить вызов.

Во время мессы в замке выяснилось, что уже практически все в курсе случившегося. Скорее всего, проболтался один из мальчиков-пажей, которому, без сомнения, пригрозил или дал взятку Павел. Однако Жуглет вынуждена была признаться себе самой — и это чрезвычайно огорчало ее, — что и она внесла свою лепту, когда вчера во дворе настойчиво добивалась правды, что, без сомнения, привлекло всеобщее внимание и подогрело интерес к случившемуся.

Пока Виллем приближался к столу на помосте, все взгляды — и гостей, и прислуги — были неотрывно прикованы к нему. Он ощущал каждый из них, точно выжженное на коже клеймо. В какой-то момент он взглянул в лицо Бойдону, и тот не успел отвести взгляд, смутился и приветствовал его с вежливостью, за которой явственно ощущалось сострадание.

Сделав пару шагов, он встретился с другим настойчивым взглядом, принадлежащим, к удивлению Виллема, Рихарду из Майнца, первому рыцарю, которому он нанес поражение во время турнира. Инстинктивно Виллем сильнее стиснул рукоятку меча, Рихард же, смущенный тем, что его взгляд заметили, поклонился уважительно — и сочувственно.

Ощутив на себе еще один взгляд, Виллем повернулся и оказался лицом к лицу с человеком, который последнее время усиленно добивался его дружбы, — с Альфонсом, графом Бургундским. Виллем поклонился вежливо, с почтением молодого человека к старшему.

— Доброе утро, господин граф.

Он сделал жалкую попытку улыбнуться.

Альфонс коротко кивнул и притворился, будто занят чем-то, вынуждающим его повернуться спиной к Виллему.

«Проклятье!» — подумала Жуглет, отследив этот эпизод и заметив, как вспыхнуло лицо Виллема.

Торопливо обойдя помост с королевским столом, она потянула рыцаря за рукав к мальчикам с серебряными тазиками для умывания рук.

— Грех сестры будет стоить мне друзей, — с горечью прошептал Виллем.

— Альфонс никогда не был тебе другом, — возразила Жуглет. — И позволь напомнить, ты никогда не любил его.

Она растопырила пальцы над тазиком, пока мальчик лил на них пахнущую цветами воду.

— Последние две недели он обращался со мной очень уважительно. — Виллем стоял, обхватив обеими руками рукоятку меча. — Знаешь, как это приятно? Будто я ему ровня…

— Или потенциально даже выше его, и это единственная причина, почему он так любезничал с тобой. Неужели тебя ранит его теперешнее поведение? — прошипела она, разглядев выражение его лица. — Если так, то тебе явно не хватает ни мозгов, ни толстокожести, чтобы существовать в том мире, куда я ввела тебя.