Ян Гийу - Путь в Иерусалим

— Я вижу три вещи, которые ты встретишь в жизни, мальчик, — внезапно произнесла она, словно то, что она могла видеть, проявилось независимо от равнодушия Арна. — Вот два щита. Хочешь знать, что я вижу? — продолжала она, зажмурившись, будто стремясь лучше видеть то, что возникало перед ее Внутренним взором. Арна ододевало любопытство, и она поняла это, хотя глаза у нее были закрыты.

— Какие же щиты ты видишь? — спросил он, уверенный в том, что услышит в ответ чепуху.

— Один щит — с тремя золотыми коронами на фоне неба, другой — со львом, — произнесла старуха новым, певучим голосом, и глаза у нее по-прежнему были закрыты.

Арн потерял дар речи. Он не мог взять в толк, как это старая одинокая женщина, живущая вдали от людей, в лесной чаще, может иметь хоть малейшее представление о таких вещах. И он был уверен, что по его одежде она ни о чем не могла догадаться. Арн припомнил одну историю, которой не придавал раньше значения. Однажды Кнут рассказал ему, как его отец, Эрик сын Едварда, во время крестового похода получил предсказание о трех коронах. Но это случилось давно и далеко отсюда, на другом берегу Восточного моря.

— А что за третья вещь, которую ты видишь? — осторожно спросил он.

— Я вижу крест и слышу слова: «Сим победишь», — продолжала она напевно, с неподвижным лицом и закрытыми глазами.

Арн подумал было, что глаза у нее как раз более зоркие, чем он предполагал, и она наверняка прочитала латинскую надпись на рукояти его меча.

— Ты имеешь в виду слова: «In hoc signo vinces»? — спросил он испытующе. Но она лишь качнула головой, словно эти слова ей ни о чем не говорили. — А видишь ли ты женщину в моем будущем? — спросил он с дрожанием в голосе.

— Ты получишь свою женщину! — воскликнула она пронзительно и, открыв наконец глаза, вперила в него свой дикий взгляд. — Но все будет не так, как ты думаешь, совсем не так!

И она хрипло рассмеялась. Похоже, ее настроение изменилось, и ему больше не удалось добиться от нее ни одного разумного слова. Сдавшись-, он лег спать на том самом месте, куда положил свой меч. Завернувшись в плащ, он повернулся лицом к стене и закрыл глаза, но сон к нему все не шел. Арн продолжал ломать голову над тем, что сказала старуха, находя, что слова ее верны, но вместе с тем скупы. То, что она разглядела в нем представителя Фолькунгов и Эрикова рода, изумляло его, и он вынужден был это признать. Но в то же время она не сказала ничего такого, чего бы он сам не знал. Его утешало, что он получит Сесилию, и он верил в это. Но все в нем сопротивлялось ее словам о том, что будет совсем не так, как он думает. В конце концов Арн все же уснул.

Когда он проснулся с рассветом, старухи в избе не было, но Шималь стоял на своем месте в хлеву. Увидев хозяина, он приветственно заржал, словно ничего не случилось.

После полудня Арн въехал в ворота монастыря Варнхем, вдыхая знакомые запахи из сада и из поварни брата Ругьеро. Его прибытия ожидали, но все же он вызвал своим появлением небольшой переполох. Два брата бросились ему навстречу. Один взял Шималя, а другой молча провел его в умывальню и указал на одежду. Арн выразил непонимание, и тогда брат раздраженно ответил, что тот отлучен от церкви, а потому с ним разговаривать не разрешается, прежде чем он хотя бы не совершит омовение и не получит одежду послушника.

Арн долго и тщательно мылся и под молитвы стриг свои длинные волосы. В одежде послушника, столь знакомой, он оказался затем у отца Генриха, сидевшего на своем любимом месте в крытой галерее. Отец Генрих смотрел на него сурово, но с любовью. Тяжело вздохнув, он вынул четки и сделал знак Арну, чтобы тот приготовился к исповеди. Арн упал на колени и помолился святому Бернарду, чтобы тот дал ему силу и искренность исповедаться в том, что не так-то легко выговорить вслух.

Король Кнут сын Эрика прибыл в Арнес со своей свитой и Биргером Брусой. Гостей было много, и потребовалось время, чтобы всех разместить. Голодных, уставших воинов приняли в ближайшей деревне.

Биргер Бруса был в нетерпении, считая, что надо как можно быстрее держать совет. Нечего упиваться пивом и набивать себе брюхо. Даже в присутствии короля Кнута люди сразу же повиновались Биргеру Брусе, и все, кто имел отношение к делу, собрались в зале господского дома, лишь слегка пригубив пива.

Прежде всего помолились о благословении Божием, чтобы на совете говорились только разумные, а не вздорные речи. Молитва была неуклюжей, и печаль об отсутствующем Арне, как дуновение ветра, пронеслась по залу. Но вопрос о нем был лишь одним из многих, которые предстояло решить.

На совете главенствовал Биргер Бруса, и, когда все затихли, он начал с наиболее важного — с ландстинга в Западном Геталанде, ибо многое зависело от того, чтобы Кнут как можно быстрее получил вторую королевскую корону. Никто не был против.

Довольно долго придумывали, как послать эстафету, как лучше и скорее распространить весть о тинге. Но так как об этом никто ничего нового сказать не мог, вопрос отпал сам собой.

Следующее, что надо было решить, по мнению Биргера Брусы, — как поступить Кнуту, когда его изберут королем, чтобы смыть то позорное пятно, которое оказалось на чести Фолькунгов из-за отлученного от церкви родича. Биргер Бруса считал, что Кнут сам должен высказаться.

Кнут сын Эрика начал с уверений в том, что Арн, как всем известно, его лучший друг, что Арн оказал ему большую услугу, за которую следует отблагодарить, и что то добро, которое Эриков род и Фолькунги могут сделать друг другу, — превыше всего. Когда эти слова были сказаны, Кнут перешел к делу.

Насколько он понял, архиепископ без труда мог отменить анафему, провозглашенную епископом Бенгтом в Скаре. Но ко всеобщей досаде, он уехал, и никто не знает куда. Во всяком случае, в Линчепинге его не было. Плохо, если он скрывается у прихвостней Сверкерова рода, но его не было и в Свеаланде. Иначе осведомители Кнута донесли бы об этом, ведь архиепископу спрятаться нелегко.

Эти служители церкви стали на редкость несговорчивыми. Даже если мы узнаем, где прячется архиепископ, трудно сказать заранее, как он поведет себя, когда король потребует от него решения вопроса, в котором церковная власть ставит себя выше светской. Священникам надо постоянно угрожать, это ясно. Они народ алчный, пекутся о своих землях, жаждут получать новые дары, и это иногда делает их более уступчивыми. Но невозможно что-то предпринять, пока не будут завершены два дела. Кнут считал, что прежде он должен быть избран королем Западного Геталанда, как сказал уже его дорогой родич и мудрый советник Биргер Бруса. А потом он начнет вести переговоры с архиепископом, причем с позиций силы. Следует все-таки разыскать прелата, прежде чем мы сможем выяснить, что у него на уме.