Ян Гийу - Путь в Иерусалим

Магнус печально согласился с Кнутом, поняв, что в этом вопросе сейчас не продвинуться. И все же он заговорил о том, что было не менее важным. Простым христианам не очень понятно, как эти дела решаются в церкви и в самом Риме. Известно лишь одно: волокита займет уйму времени. Так что следует уже сейчас подумать о ребенке Арна и Сесилии. Как говорят женщины, Сесилия должна родить Арну сына после зимнего солнцестояния. И можно не сомневаться в том, что мать Рикисса, эта Сверкером ведьма из Гудхема, постарается избавиться от ребенка как можно скорее. Что же делать?

Кнут сын Эрика снова предложил, что, как только он будет избран королем Западного Геталанда, то не без удовольствия померится силой с настоятельницей Гудхема. Ей пора понять, что жизнь ее под угрозой, и тогда она станет более сговорчивой.

Биргер Бруса нахмурился и заявил, что, во-первых, Кнут должен все хорошенько обдумать, прежде чем раздражать церковь, и брать пример со своего отца. Вместо угроз лучше избрать принуждение. Во-вторых, ребенок, рожденный вне брака, не может оставаться в монастыре. И это хорошо, ибо никто не будет использовать в своих целях те грязные сплетни, которые непременно возникнут в этом случае. Так что вопрос заключается в другом: кто позаботится о сыне Арна? И еще: станет ли незаконнорожденный сын законнорожденным, если впоследствии его родители вступят в брак?

Эскиль сказал, что знает, как поступить. Плохо, если ребенок Арна и Сесилии, будь то сын или дочь, — лично он, Эскиль, не понимает, как это может быть известно заранее, — попадет к Альготу сыну Поля. Альгот уже высказался по этому поводу, пробормотав что-то вроде того, что вместо зятя в доме поселится внебрачный сосунок. Такие слова не свидетельствовали о добром отношении. Так что о ребенке должны позаботиться Фолькунги.

Что же касается второго вопроса — будет ли он законнорожденным, — то ответ прост. Смогут они снять анафему и сыграть свадьбу, как было задумано между Арном и Сесилией, — значит, все будет устроено честь по чести.

Биргер Бруса задумчиво проронил, что у него самого маленькие дети, их мать и еще две кормилицы, так что ему представляется, что ребенка лучше всего отдать к нему в Бьельбу. Никто ему не возразил.

Последний вопрос, который предстояло решить на совете, был незначительным, но мешал, как мозоль. Альгот сын Поля не только скулил о будущем ребенке, но еще и горько плакался на то, что сын хозяина Арнеса сорвал сделку и свадьбе не бывать. Разумеется, Альгот не считался опасным врагом, да и сам он никогда не осмелился бы поднять меч против Фолькунгов. Но неприятно, если он будет вот так ходить и жаловаться всем подряд.

Магнус угрюмо ответил ему, что дело в церковном послании в Рим и на это уйдет много времени. Если же все уладится быстрее, то они мирно и спокойно сыграют свадьбу, как и было задумано. Хуже, если дело затянется на несколько лет, что, по слухам, вполне могло произойти. В таком случае, полагал Магнус, свадьба все равно состоится. Но только с Катариной в роли невесты и с Эскилем в роли жениха. Она, Катарина, тогда выйдет из монастыря.

Мысль Магнуса было нетрудно понять, но все сидевшие за столом опечалились. Они знали, что именно Катарина была источником всех бед, обрушившихся не только на Арна с Сесилией, но и на род Фолькунгов. Не хотелось бы, как вздохнул Эскиль, столь высоко вознаграждать Катарину за ее злой умысел.

На это Биргер Бруса холодно заметил, что предложение Магнуса все же разумно и что молодому Эскилю следовало бы понять: речь идет о деле, а не о чувствах. И если с Арном ничего не получится, придется Эскилю готовиться к свадьбе с женщиной, к которой просто так не повернешься спиной, иначе получишь удар кинжалом.

На том и порешили. За этим столом вели речь о делах, о борьбе за власть, и здесь любовь не была превыше всего.

Отец Генрих, выслушав исповедь Арна, не отпустил ему грехи. Ничего другого Арн и не ожидал, ведь такой приор, как отец Генрих, не имел права отменить анафему. Он очень коротко объяснил Арну суть греха и послал его в келью сидеть на хлебе и воде, как и следовало ожидать.

За то время, что Арн провел в миру, он совершил три тяжких греха. Во-первых, он убил двух пьяных бондов, во-вторых, напился сам и вступил в связь с Катариной и, наконец, в-третьих, вступил в связь с Сесилией.

Из этих трех грехов два первых были прощены очень быстро, так что Арн даже удивился. Но третий грех — связь с Сесилией — женщиной, которую он любил и на которой хотел жениться, — оказался таким тяжким, что его отлучили от церкви, да и Сесилию заодно с ним. Это было трудно понять. Убить двух людей — это ничего, вступить в связь с женщиной, которую он не любил, — тоже ничего. Но сделать то же самое с женщиной, которую он любил больше всего на свете, так, как описано в Библии, — оказалось страшным грехом!

Ему послали текст закона из архива Варнхема, и в нем все было ясно и неумолимо. В архиве имелись только те тексты законов, которые касались ведения Церкви, а все прочее — поединки, клевета, штраф, убийство рабов или кража скота — мало интересовало церковников.

Тот закон, который нарушил Арн, был как раз церковным. В тексте брачного кодекса Западного Геталанда, в восьмой главе, было написано: «Спал кто-то со своей дочерью — это дело должно быть передано из страны в Рим. Спали отец и сын с одной и той же женщиной, или два брата, или сыновья двух братьев; или мать и дочь — с одним и тем же мужчиной, или две сестры, или дочери двух сестер, или дочери двух братьев — это противно закону».

Буквы закона были красиво выведены по-латыни, а перевод его на родной язык, следующий ниже, выглядел более небрежным. Арну нетрудно было узнать эти слова, ибо они были взяты из Пятикнижия Моисеева.

Получалось, что странные и непонятные запреты содержались в Библии, и все, что Арн истолковывал по своему разумению, теперь рухнуло. Ясно, что, если отец спит с дочерью, — это мерзость. Но немыслимо, чтобы то же самое относилось к его случаю, когда он в пьяном виде один раз переспал с Катариной — лишь телом, но без любви, как с Сесилией.

Арн долго размышлял над законом, так ни к чему и не придя. Все размышления приводили его к тому же запрету в вестгетском законе, как он ни испытывал свои теологические познания, вспоминая Ветхий Завет. Арн видел в этом законе подобие того, как запрещалось носить одежду определенного цвета в месяц траура или стричь определенным образом волосы. Он хорошо помнил то почтение, с которым его родичи слушали, как лагман Карле читает закон. Там было так мало места для истолкований, что его собственный отец уже приготовился умереть ради буквы закона.

Значит, он совершил преступление, которое по закону равносильно связи с собственной дочерью.