Понсон дю Террайль - Тайны Парижа. Том 1

Граф наклонился к самому его уху:

— Теперь ваша очередь сказать ей обо мне, — прошептал он. — Вам хорошо известно…

— Да, — сказал полковник с восхищением отца, который знает, как обожают его ребенка. — Я знаю, что вы ее любите…

— А она?

— Неблагодарный, — укоризненно заметил Леон.

— Ах! Эти пятнадцать дней разлуки, — прошептал граф, — показались мне целой вечностью.

— Ну, так вечность прошла. Через пять минут вы увидите ее; она приедет со старым бароном де Ласи, своим соседом, и племянником барона, молодым маркизом Гонтраном де Ласи.

При эпитете «молодым» граф вздрогнул и спросил:

— Что это за маркиз де Ласи?

— Это, — простодушно ответил полковник, — один из молодых людей, пользующихся успехом в предместье Сен-Жермен.

Граф вздрогнул, и полковник заметил, что он начинает ревновать.

— Маркиз, — продолжал мнимый капитан Ламберт, — бывший офицер; он известен своими дуэлями, имевшими для него всегда счастливый исход. Он убил двенадцать противников и был любим самыми неприступными женщинами. Жизнь этого человека — целая эпопея…

Говоря это, полковник наблюдал, какое впечатление производят на графа его слова.

«Ого, — подумал он. — Вот уже он ревнует, как тигр!»

— Каким образом, — спросил русский дворянин, — маркиз должен приехать сюда вместе с баронессой?

— Очень просто! Керлор находится на пути от замка в Круа-Муссю. Эти господа заедут в Керлор, чтобы проводить баронессу Сент-Люс.

В то время, как полковник объяснял это графу, на перекрестке показалась амазонка с двумя кавалерами. Это были баронесса Сент-Люс и гг. де Ласи. Баронесса была прекрасна в своей светло-голубой бархатной амазонке, на вороной лошади, которой она управляла с замечательной грацией и ловкостью. Гонтран ехал у нее с левой стороны, а старый барон де Ласи — с правой.

Граф Степан бросил сначала взгляд, полный любви, на баронессу, которую он страстно любил и находил теперь красивее, чем когда-либо, а второй взгляд, полный любопытства и той инстинктивной ненависти, которую питает любящий человек к своему сопернику, — на маркиза.

Элегантная простота охотничьего костюма Гонтрана, грация, с которой он управлял лошадью, мужественно красивое и в то же время грустное лицо, на которое жизненные бури наложили свой отпечаток, — все оправдывало слова полковника.

Гонтран и его дядя прибыли в Керлор в то время, когда баронесса оканчивала туалет; их провели в будуар львицы. Маркиз, вошедший уже в свою роль, выказал восхищение красотой госпожи Сент-Люс, и баронесса, кокетка, привыкшая видеть у своих ног массу поклонников, казалось, была польщена его восхищением. К тому же Гонтран был один из тех людей, которые всегда производят глубокое впечатление на женщин. Отчасти, может быть, следуя заранее принятому решению, отчасти уступая странному влечению, баронесса Сент-Люс была очаровательно любезна с маркизом в течение тех двадцати минут, которые он провел в ее будуаре.

По дороге из Керлора к Круа-Муссю она все время разговаривала с ним о Париже, о последних зимних праздниках, о гуляньях в Шантильи, о выставке картин, о новой опере, перескакивая с одного предмета на другой и не останавливаясь ни на одном.

Конечно, если бы сердце у Гонтрана не было занято, то Сент-Люс через час могла бы прибавить к своим прежним поклонникам еще нового; но два образа жили в его разбитом сердце: один — улыбающийся, спокойный, невинный — образ Маргариты! Маргариты, которую он так сильно любил, Маргариты, потерянной для него навсегда по милости шевалье д'Асти; другой — ужасный образ бледной женщины, с глазами, налившимися кровью, в то время когда она с яростью и отчаянием боролась с убийцей, — образ Леоны.

Эти две тени вселили могильный холод в сердце Гонтрана, в котором ничья любовь не могла уже найти себе отклика.

Увидав графа Степана, которого баронесса Сент-Люс любила такой же капризной и призрачной любовью, как и его предшественников, она захотела немного помучить его, чтобы убедиться в силе его любви, а также повинуясь своей развращенной и жестокой натуре, находившей удовольствие в мучениях своих рабов.

Она холодно поздоровалась с человеком, который приехал сюда исключительно ради нее, и, притворившись, что ее чрезвычайно занимает анекдот, который ей рассказывал маркиз де Ласи, хохотала, как ребенок.

— Итак, господа, — сказала она, обменявшись приветствиями с охотниками, — на кого мы будем охотиться?

— На кабана или на кабаниху, баронесса, — ответил шевалье де Керизу, — это мы предоставляем решить вам самой.

— Я хотела сначала узнать ваше мнение, шевалье; к тому же, — прибавила с улыбкой баронесса, — я вам приготовила сюрприз, господа. Вы сегодня вечером будете танцевать в Керлоре…

— Танцевать! — вскричал старый барон де Ласи.

— Я пригласила на бал весь город Ванн; сегодня у меня будут обедать пятьдесят человек, а затем мы будем танцевать на траве; поэтому-то я и хотела узнать, на охоту за которым из этих двух животных потребуется больше времени.

— На кабана, баронесса.

— Отлично, — сказала она с улыбкой, — будем охотиться на кабана; таким образом, мы убьем время до обеда.

Тотчас же собаки были спущены, и на животное напали в его берлоге; через четверть часа выгнали его оттуда. Граф Степан видел, как баронесса пустила свою лошадь на лай собак и закричала:

— Кто любит меня, пусть следует за мной!

Он быстро помчался на этот крик. Но Гонтран уже скакал рядом с амазонкой в чаще, по тропинке, и они возобновили, несмотря на то, что лошади их неслись галопом, прерванный разговор.

Граф чувствовал, как буря поднимается в его сердце…

«Может быть, — подумал он, — она уже любит его?»

И он пришпорил свою лошадь, чтобы присоединиться к ним в то время, как оба старых охотника и полковник, всецело отдавшись охоте, поехали по разным дорогам. Но случай не благоприятствовал графу. Лошадь его была хуже, чем у Гонтрана и у баронессы, а потому он вскоре далеко отстал от них.

Молодой русский, бешенство которого все возрастало, скоро потерял из виду в чаще, вследствие извилин, образуемых лесной тропинкой, амазонку и ее спутника.

Наконец граф, совершенно не знавший расположения леса, окончательно сбился с пути; он даже не слышал более лая собак и звука рожка Гонтрана, которые некоторое время указывали ему дорогу; гнев его достиг своего апогея… Ревность скоро разрушила все предположения, которые он строил по поводу нелюбезного приема, оказанного ему баронессой, и ее предпочтения Гонтрану, и он глубоко возненавидел последнего.

Уже в течение двух часов граф блуждал по лесу, не находя места охоты, как вдруг услыхал вблизи лай собак и звуки рога и пустил свою лошадь во весь опор по направлению доносившегося до него шума.