Тим Северин - Крест и клинок

Консул подошел ближе к столу. Помощник регистратора — грек-невольник, который, по сведениям Мартина, говорил по меньшей мере на восьми языках — задавал каждому пленнику одни и те же вопросы: имя, возраст, место рождения и род занятий. Мартин с трудом мог расслышать ответы за болтовней зевак, пока вдруг не настала уважительная тишина и все не повернулись в сторону гавани. На берег сходил сам капитан корсарского корабля. Консул был заинтригован. Видеть Хакима-морехода так близко — это было необычно. Хаким использовал те порты, которые его больше устраивали, и поэтому вполне мог отвезти пленников на продажу в Тунис, Сали или Триполи. Его с радостью встречали в любом месте Берберии, где бы он ни высадился, потому что он славился как самый удачливый из всех пиратских капитанов.

Хаким-мореход был в безупречно белом одеянии, отороченном золотой тесьмой, и в алом тюрбане, украшенном большим страусовым пером. В руке он держал легкую церемониальную трость с золотым набалдашником. Он взошел по ступеням, ведущим на берег, бодрым шагом совсем молодого человека, хотя Мартин знал, что корсару далеко за пятьдесят. Корсар подошел к регистратору и постоял немного у стола. «Очевидно, для того, — подумал Мартин, — чтобы дать почувствовать свое присутствие, тогда в подсчетах не будет ошибок». И тут Мартина кто-то окликнул:

— Вы, сэр, именно вы!

Толстяк в парике. Он, очевидно, узнал консула по европейскому платью.

— Прошу вас! Мое имя Джошуа Ньюленд. Я торговец тканями из Лондона. Мне нужно немедленно поговорить с представителем короля Англии.

— Я английский консул.

— Значит, счастливая встреча, — сказал Ньюленд, слегка отдуваясь из-за зноя и мгновенно напустив на себя важный тон. — Не будете ли вы так любезны послать сообщение с вашим наилучшим агентом, что Джошуа Ньюленд схвачен и желает связаться с мистером Сьюэллом с Биржевой улицы в Лондоне, чтобы побыстрее уладить это дело.

— В настоящее время я ничего не могу сделать, мистер Ньюленд, — спокойно ответил консул. — Я присутствую здесь всего лишь в качестве наблюдателя. У турок имеется твердо установленный порядок, который следует соблюдать. Возможно, позднее, когда дей сделает свой выбор, я смогу оказать какую-либо помощь.

— Дей? Какое он имеет к этому отношение?

— Дей, мистер Ньюленд, является правителем Алжира и имеет право на свой барыш, или долю. Ему отходит каждый восьмой раб, к тому же дей имеет и другие преференции, такие как голые остовы всех захваченных кораблей. Завтра или, быть может, послезавтра, когда он сделает свой выбор, я снова вас увижу.

— Погодите… — торговец тканями хотел было продолжить, но внимание Мартина снова отвлекли.

Грек-невольник, помощник регистратора, хотел переговорить с ним.

— Ваша честь, — начал невольник, — мой хозяин велит сообщить вам, что большинство пленников — из Ирландии, один-два — англичане. Он желает знать, возьмете ли вы их на свое попечение.

— Пожалуйста, передай своему хозяину, что я подумаю об этом при условии, что он окажет мне любезность и обеспечит меня списком имен и прочих существенных подробностей. И дам ответ завтра…

Тут его прервали злобные крики и звук ударов. Поодаль на набережной группа рабов возилась с большим блоком плитняка, готовясь установить его в пролом в дамбе, ведущей к островной крепости. Массивный камень лежал на грубых санях, в которые, как ломовые лошади, были впряжены люди. Камень соскользнул с саней, опрокинулся набок, и надсмотрщик потерял терпение. Он изрыгал ругательства и размахивал кнутом. Рабы, впряженные в сани, не могли увернуться и вставали на четвереньки и приседали на корточки, пытаясь спастись от ударов. Прошло несколько минут, прежде чем надсмотрщик излил свой гнев, и за это время большая часть запряженных людей получила основательную порку. Мартин не раз бывал свидетелем подобных сцен. Большой мол в Алжире постоянно нуждался в починке, ответственность же за его состояние лежала на дее. И велика была вероятность того, что рабы, которым не повезет и которые попадут к дею, будут обречены на эту опасную и изнурительную работу.

Мартин еще раз любезно поклонился регистратору и пошел обратно вверх по склону, к своему консульству. Он уже обдумывал, каким способом лучше всего выкупить толстяка-торговца. Особых сложностей здесь не предвиделось. Этот господин прямо-таки лучился самоуверенностью человека, имеющего достаточно наличных денег, так что взятка, данная нужному чиновнику, вполне может избавить Ньюленда от сидения в «мешке». Вместо этого он будет отдан консулу на поруки сроком на три-четыре месяца, которых должно хватить для переговоров о выкупе. Другое дело ирландцы. Будь они протестанты, он еще сможет как-то помочь им, как помогал их товарищам по несчастью, англичанам или шотландцам. Он сможет обеспечить их кое-какими деньгами, которые, будучи правильно потрачены на взятки их тюремщикам, облегчат жизнь в тюрьме. Потом он востребует эту сумму у Лондона.

Но ежели эти ирландцы — паписты, его собственные денежки будут выброшены все равно что на ветер. Прижимистые бюрократы в Лондоне непременно подвергнут сомнению счета, и расходы никогда не будут возмещены. Мартин с раздражением вспомнил, что и жалованье ему задерживают вот уже три года. И все же он находится в лучшем положении, чем его коллега и порой соперник, несчастный испанский консул. Уже четыре года тот безуспешно пытался добиться выкупа одного испанского дворянина, которого держат узником в самых ужасных условиях. Этот пленник — кавалер благородного ордена рыцарей Святого Иоанна на Мальте, чьи корабли ведут непримиримую священную войну против мусульман. Корсары Берберии ненавидят рыцарей, и эти чувства взаимны. Алжирцы запросили столь огромную сумму за кавалера, что вряд ли его смогут освободить еще через несколько лет, если вообще освободят. Тем временем дей и его диван усиливают давление на испанского консула. Недавно на испанца и его местного переводчика напали на улице и избили. Теперь, боясь за свою жизнь, они почти не осмеливаются покидать консульство.

Мартин споткнулся о выступающий камень мостовой. Эта оплошность напомнила ему о весьма неприятном обстоятельстве — о том, что его ноги в модных башмаках на высоких каблуках стали распухать от жары. Ему не терпелось снова оказаться в халате и шлепанцах. Отложив дальнейшие размышления о пленниках, консул сосредоточился на крутом подъеме по склону горы.

Гектор был не в себе. Ошеломленный исчезновением сестры, он едва замечал происходящее, покуда его заносили в список, и плохо спал в мрачной временной камере, куда на ночь поместили пленников. Снова и снова его терзали мысли о том, что могло случиться с Элизабет и как ему узнать об этом. Однако выяснить что-либо не было никакой возможности. С первым светом его и остальных пленников разбудили, и всех, босых, по-прежнему одетых в ту же самую грязную одежду, в которой их схватили, повели вверх, на гору, к большому зданию, которое Гектор ошибочно принимал за цитадель. На самом деле то была Казба, отчасти крепость, отчасти дворец. Во дворе людей выстроили в три ряда, и спустя какое-то время явился главный управляющий дея. Его сопровождали три человека, двое из которых, как позже узнал Гектор, были надсмотрщиками из невольничьих бараков, а один — еврей, опытный посредник-работорговец. Троица ходила взад и вперед между рядами, время от времени останавливаясь, чтобы посоветоваться друг с другом или осмотреть телосложение пленника. Гектор почувствовал себя животным на скотном рынке, когда один из надсмотрщиков ощупал мускулы на его руках, а потом ткнул в ребра концом палки. Наконец, когда осмотр закончился, еврей в своей черной шапочке и черном платье прошел между рядами и похлопал четырех человек по плечу. Среди них оказался и рослый молодой парень из деревенских, тот самый, что ходил на холмы резать торф. Когда этих четверых увели стражники, Гектор услышал, как седобородый безумец, стоявший рядом с ним, пробормотал себе под нос: