Гарри Тертлдав - Верни мне мои легионы!

— Все в порядке, — ответил Арминий. — Он меня отпустил: понял, что иначе я уеду без разрешения, и не захотел со мной ссориться. Бывает, легче наклониться туда, куда дует ветер.

Кариомер улыбнулся радостно и удивленно.

— Вот уж не думал, что все разрешится так просто.

— Я тоже не думал. Должно быть, кто-то из богов обратил на меня благосклонный взгляд. Стало быть, на Сегеста этот бог смотрит хмуро. А как же иначе, ведь Сегест нарушил слово! И это не сойдет ему с рук.

— Вот Туснельда обрадуется! Ты ей куда милей Тадраса, — заметил Кариомер. — Он ведь старик — ему не меньше сорока пяти.

— Обрадуется…

Арминий не питал любви к Туснельде. Он вообще считал любовь выдумкой римлян, с помощью которой те сплошь да рядом оправдывают супружескую неверность. Но он знал Туснельду с детства, она нравилась ему, и Арминию казалось, что он тоже нравится девушке. Сегест не имел права отнимать ее у него. Ни малейшего права.

Управляя Сирией, Вар постоянно ощущал, насколько это древняя страна. По сравнению с ней Италия, где имелись города, существовавшие не одно столетие, казалась юной. Направляясь на север, к рейнской границе, чтобы принять свою новую провинцию, Вар часто вспоминал об этом — и не знал, плакать или смеяться.

О, в Галлии тоже имелись города еще до римского завоевания, то есть места, где проживало много торгового и ремесленного люда. Но разве, с точки зрения цивилизованного человека, это были города? Что за города могут быть без театров, без цирков для гладиаторских боев и травли зверей, без стадионов, без общественных бань, без публичных судов, без площадей, обнесенных колоннадами с портиками? Не говоря уж о том, что здешние варвары тараторили на своем невразумительном, дикарском наречии, вместо того чтобы, как подобает культурным людям, говорить по-латыни или по-гречески.

Правда, более чем полувековое римское правление кое-что здесь изменило. Некоторые местные жители отказались от варварского обычая носить штаны и облачились в тоги. Там и сям среди бревенчатых хижин и оштукатуренных, крытых соломой мазанок можно было увидеть настоящее римское здание — каменное, с крышей. Однако пройдет еще много времени, прежде чем эта страна станет цивилизованной… Если вообще когда-нибудь станет.

В Ветере, на западном берегу Рейна, жило достаточно римлян, чтобы населить солидный город — там находилась штаб-квартира Семнадцатого, Восемнадцатого и Девятнадцатого легионов. Но хотя легионеры поневоле были причастны к великому делу распространения влияния и культуры Рима, сами они отнюдь не являлись интересными собеседниками.

Вар привык к совсем иному обществу — к тому, где разговоры велись о государственных делах, о перипетиях семейной жизни Августа и его родни (к каковой благодаря браку с Клавдией Пульхрой принадлежал нынче и он сам), а также о секретах и похождениях представителей других самых влиятельных и видных семей Рима. Клавдия Пульхра сопровождала мужа в Сирию, но, конечно, была не настолько сумасбродной, чтобы похоронить себя в германской глуши.

В Ветере «светские беседы» вертелись вокруг перспектив на повышение честолюбивого военного трибуна или вокруг того, как галльская любовница префекта узнала о его германской любовнице. Сетования на виноторговцев, выдававших какую-то бурду за фалернское, звучали и здесь. Уровень был иным, но суть — той же самой; некоторые вещи оставались неизменными что в Риме, что в Ветере.

Власть. Похоть. Деньги. О чем еще говорить? Но речь шла лишь о крохах подлинной власти, похоть обращалась на дикарок, напоминающих Вару римских шлюх, которым предписывалось носить светлые парики, а обсуждаемых денег могло хватить разве что на покупку корма для кур… Как все это могло возбуждать такие страсти?

Однако, как ни странно, страсти в Ветере кипели. Конечно, Вар с самого начала догадывался, что в любом провинциальном городишке есть свои мелкие свары, ссоры, скандалы и триумфы. Беда одна: римское общество Ветеры рассчитывало, что Вара все это заинтересует, и, чтобы не настраивать против себя военных командиров и чиновников, ему приходилось делать вид, что он и впрямь заинтересован. Ничего не попишешь — лицемерие занимало далеко не последнее место среди искусств, которыми требовалось владеть занимающему высокое положение римлянину.

Бельмом в глазу сирийских вояк оставалось Парфянское царство, ибо если какая-то держава и могла соперничать с Римом, то только эта преемница могущественной Персии. И опыт такого соперничества был печален для Рима: вскоре после рождения Вара парфяне разгромили Красса при Каррах, захватив, что считалось немыслимым позором и унижением, легионных орлов. С тех пор парфянские Цари Царей не боялись время от времени вторгаться на Римский Восток, считая, что это сойдет им с рук.

В Ветере же воины — а кроме них, никого больше не стоило принимать в расчет, — вместо того, чтобы беспокоиться насчет Парфии, беспокоились насчет Германии. Вар не видел в этом ничего хорошего. Парфия представляла собой более или менее цивилизованную страну: начать с того, что сам тамошний Царь Царей и вся его знать говорили по-гречески. Они обладали изящными манерами, они учились у преемников Александра Великого, хотя и разбивали их в сражениях. О том, что сами македонцы выучились своим манерам именно у персов, хотя и побеждали их, Вар предпочитал лишний раз не вспоминать.

Не было конца известиям о том, что между двумя германскими племенами назревает война из-за нескольких украденных свиней, или о том, что некий мелкий царек (как будто здесь имелись крупные цари!) возмутил все свое племя, отдав девицу не тому поклоннику, которому она сперва предназначалась. И с такого рода делами Вару приходилось разбираться изо дня в день.

Прошло немного времени, и он устал от всего этого; устал так, что собрал старших командиров Семнадцатого, Восемнадцатого и Девятнадцатого легионов и начал без обиняков:

— Вы уже знаете, что Август прислал меня сюда, чтобы постепенно ввести Германию в состав империи. Так вот, довожу до вашего сведения, что собираюсь добиться этой цели как можно скорее.

«А потом я уеду, — подумал Вар, — вернусь в Рим, и пусть этим убогим захолустьем занимается кто-нибудь другой».

Собравшиеся военачальники понимающе кивнули. Вала Нумоний, командир кавалерии, взял слово:

— Это будет не слишком трудно, господин. Судя по тому, что я слышу с момента своего прибытия, мы уже сильно смягчили нравы германцев. Они не так свирепы, как раньше, они начинают понимать преимущества римских обычаев, а многие из их знатных людей считают более тесный союз с римлянами залогом своего высокого положения. Нужно лишь продемонстрировать германцам нашу силу, и они подожмут хвосты, как побитые псы.