Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода

— В Венеции вы согласились, что мы так поступим, — сказал Дандоло, сверкнув незрячими глазами. — Вы говорили от имени Святого отца и не выразили протеста против предстоящего похода на Задар. И теперь у вас нет ни малейшего права отрекаться от своих слов или заявлять, что от них отрекся его святейшество.

У меня словно камень с души свалился: если Папа запрещал своей собственной армии нападать на город, то очевидно, что армия не может не подчиниться. Значит, у флота не будет другого выбора, кроме как продолжить курс на Египет еще до наступления зимы, и проблема с моей принцессой быстро разрешится.

Капуано пробормотал что-то нечленораздельное и взял в руки свиток.

— Слово его святейшества неоспоримо. И в этом послании он выразился абсолютно недвусмысленно. Я снова зачитаю его, господин. — Он развернул свиток, поднес к глазам дрожащими от гнева руками и зачитал на латыни: — «Обращаюсь к графам, баронам и другим крестоносцам без приветствия. Я, Папа Иннокентий Третий, отец Христианской церкви, строго запрещаю всем, кто слышит или читает это послание, вторгаться на земли других христиан, если только они не препятствуют осуществлению вашего паломничества. Всякий, кто поднимет оружие против католиков Задара по любой причине, кроме самообороны, будет отлучен от церкви, лишится всех папских индульгенций, включая отпущение грехов. Если вы погибнете, совершая насилие против католиков, гореть вашим душам в вечном огне».

Собравшиеся переглядывались друг с другом. Папский легат опустил свиток, понимая, что произвел впечатление.

— Вы не должны этого делать, господа, — сказал он.

— Не слушайте его! — воскликнул Дандоло; его звенящий от старости и злости тенорок напоминал тявканье маленькой злобной собачонки. — Папа ведает делами духовными и не занимается мирскими проблемами. А данная мирская проблема заключается в том, что ваша армия осталась нам должна, и единственный, повторяю, единственный способ решить эту проблему — подчинить Задар. О душе можно будет подумать после, когда уладите дела земные, а главное из этих дел — ваши обязательства перед Венецианской республикой. Мы добросовестно выполнили нашу часть договора, а вот вы не сделали того же самого. Не заплатили нам ничего, хотя по срокам пора было бы заплатить все. А мы тем не менее построили для вас флот, ибо верили, что вы сдержите слово. Вы обязаны принять ответственность за это. Его святейшество — молодой идеалист, который ничего не знает о жизни.

Все взгляды обратились на графа Балдуина Фландрского, который явно был встревожен.

— Я должен поддержать дожа, — мрачно изрек он. — Без особой радости в душе, разумеется, ибо какая уж тут радость, если приходится обнажать меч против своих же братьев христиан. Но из-за мнимых пилигримов, не отозвавшихся на наш призыв, мы попали в непростую ситуацию. Если мы не сохраним армию в целостности, то не сможем исполнить нашу истинную цель — освободить Святую землю.

— Это будет насмешка, а не освобождение Святой земли, если мы пойдем туда с запятнанными душами, — сказал епископ Конрад из другого угла шатра. — И те, кто не хочет подвергнуться отлучению от церкви, должны воздержаться от подобного шага.

«Тебе, Конрад, давно пора занять решительную позицию!» — подумал я, надеясь, что к нему прислушаются — кто из любви, а кто из страха. Возможно, стоит рассчитывать на него, если все-таки понадобится осуществить мой план, которого пока не было.

— Спасибо, что напомнили нам об этом, — сказал Жоффруа, маршал Шампани. Теперь, когда мне было известно, что именно он, действуя как посланник, заварил всю эту кашу, я надеялся, что он и здесь проявит свою нерадивость и выставит себя дураком. Держался он с раздражающим самодовольством. — Легат Пьетро, прочтите, пожалуйста, еще раз начальную фразу от слов «строго запрещаю».

Пьетро Капуано взял свиток и быстро нашел первую строчку.

— «…строго запрещаю всем, кто слышит или читает это послание, вторгаться…»

— Благодарю вас, — оборвал его Жоффруа. — Наша армия, включая венецианцев, насчитывает около двадцати тысяч человек, из которых менее двух десятков слышали или читали это послание. Строго говоря, все, кто не читал и не слышал его, не подвергнут никакой опасности свою душу, если согласятся на условия, предложенные нам высокочтимым дожем, и нападут на город.

— Бессовестное двуличие! — гневно воскликнул Конрад.

— Вам ли говорить о двуличии, епископ? — парировал Дандоло. — Сначала вы призывали пилигримов согласиться на наш план, лишь бы мы вывезли вас из Венеции. А теперь, когда мы уже в пути, когда поздно что-то менять, вы призываете их отказаться от соглашения? Вы знали обо всем еще в Венеции. Почему же тогда молчали?

Епископ, получив выговор, не проронил ни слова. Я тут же отверг его кандидатуру как возможного соучастника заговора — у меня не было времени, чтобы тратить его на пустословов.

— Прошу прощения, господа, — умиротворяющее произнес Балдуин Фландрский. — Призываю всех, сидящих здесь, открыть сердца предостережению Папы, подумать над его словами во время вечерней молитвы и на следующий день прийти к какому-то единому выводу. Мы все приняли крест от имени Святого отца, оба их преосвященства правы — мы не можем просто пренебречь его пожеланием. В то же самое время мы, разумеется, несем обязательства перед Венецией и благодарны ей за содействие, хотя много раз подводили ее, не выполняя условия договора. Дайте нам время до завтра поразмышлять, и тогда мы скажем свое слово. А пока предлагаю сохранить в тайне от всех угрозу отлучения от церкви. Если она дойдет до людей, то вызовет глубокую тревогу. Ваше преосвященство, — обратился он к легату, — могу я просить вас не разглашать послания до завтрашнего дня, пока мы постараемся решить, как действовать дальше?

Капуано нахмурился.

— Согласен утаить послание, пока не будет найдено решение.

С тех пор как у меня появилась задача помешать крестоносцам напасть на город, я с лихвой восполнил прежний недостаток интереса к жизни: выведал все, что было можно, на «Венере», а теперь познакомился и с политическими играми знати. Поэтому, когда епископ Суассонский предложил брату Капуано устроиться на ночлег в его шатре, я знал, что легат с неохотой принял приглашение: епископ Суассонский находился в лагере Дандоло — часто в буквальном смысле.

— Но отобедать прошу в моем шатре, брат, — сказал епископ де Труа, закадычный друг Жоффруа, маршала Шампани.

Хоть оба епископа и служили Папе, но явно не собирались оглашать его послание. Капуано это знал.

Совещание было окончено, вельможи бормотали что-то друг другу, с трудом передвигая ноги — на земле они чувствовали себя не увереннее меня. Дож подал знак, что желает проследовать в свой личный шатер, поэтому венецианцы тоже ушли — они не ковыляли, как остальные вельможи, но все равно ступали неуверенно. Капуано остался наедине со своими помощниками. Он сидел и расстроенно смотрел на послание Папы, которое по-прежнему сжимал в руке.