Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода

— Приветствую тебя, мой маленький британец, бродяга-убийца, — пропела Лилиана, опускаясь на землю рядом со мной.

Я по-прежнему сидел на привязи у центрального шеста. Как только она села, ее шелковистые распущенные волосы коснулись земли. Они напоминали отполированное золото — не совсем каштановые и не совсем пшеничные. Цвет глаз тоже трудно определялся: какой-то ореховый оттенок, неуловимо переходящий из карего в зеленоватый. От всей этой незаурядности на удивление полные губы становились еще более заметными, кроме них взгляд притягивала красивая грудь, едва прикрытая. На ней было такое тонкое платье, что мне казалось, через него просвечивал пупок.

— Ты немного похож на Иоанна Крестителя, но судьба у тебя будет счастливее — не сомневаюсь. Одни только большие темные глаза чего стоят.

— Как банально, — хмуро буркнул я. — Надо полагать, тебе поручили разговорить меня? Клянусь всем пивом в мире, твоему драгоценному Грегору недостает воображения.

Не обращая внимания на мои слова, Лилиана протянула мне деревянную чашу.

— Подогретое пряное вино, — сказала она ласково.

Чашу я взял, но, прежде чем пить, с подозрением понюхал.

Проклятье, пахло отлично.

— На костре уже греется вода, чтобы ты вымылся. Мы сострижем эти грязные лохмы и подправим бороду. А что касается мессира Грегора, то он поручил мне просветить тебя, а вовсе не расспрашивать. — У нее была раздражающе приятная улыбка, говорила она сочувственно и в то же время весело, как будто уже знала, что все пойдет так, как ей хочется. — Начнем с перечисления действующих лиц.

Я мотнул в ее сторону головой.

— Номер один — шлюха, — сказал я и быстро глотнул вина.

Оно оказалось превосходным, что окончательно довело меня до бешенства. Не хотелось вновь знакомиться с радостями жизни.

— Шлюха — лицо постоянное, — продолжили. — Она проходит по всей истории, появляясь там, где много мужчин, например в армиях. Или в городах. Или в монастырях. В армии шлюхи часто притворяются, что кашеварят, или пекут хлеб, или… — Я устало махнул рукой, приглашая ее завершить фразу.

— Моя обязанность — чистить оружие, — сказала Лилиана с притворной обидой.

— Смазывать маслом пики.

— Подстригать фитили.

— Вскармливать младенцев. — Я ткнул большим пальцем в сторону полога. — Особенно смазливых.

— Отто, — сказала она и усмехнулась. — Он обожает меня. Когда-то он спас мне жизнь, избавив от ада, и теперь временами бывает чересчур… заботлив.

Лилиана была непозволительно красивая, как бы я ни старался этого не замечать, хотя далеко не юная; лет на десять, не меньше, старше своего защитника.

— Это может вылиться в проблему. Излишняя заботливость обычно порождает чувство собственности, а ты по виду не… В общем, я хотел сказать, что ты не похожа на тех, кто позволяет обращаться с собой, как с вещью. Но на самом деле все как раз наоборот. В этом и проблема.

Она доверчиво улыбнулась.

— Какая редкость… мужчина с глубоким пониманием. — Тут она понизила голос, и я невольно наклонился к ней поближе. — Мне известны способы провести свой корабль через любые рифы собственнических инстинктов.

— Еще бы тебе их не знать. Уверен, твой корабль беспрерывно находится в плавании, притом с полным трюмом.

Она тихонько засмеялась и пожала плечами с девичьим восторгом. У нее это здорово получалось.

— О-о, какие тонкие намеки от иностранца. Жаль, в этом шатре не часто услышишь подобное остроумие. — Лилиана выдержала точную паузу, а затем произнесла с надеждой в голосе (надежды было ровно столько, сколько нужно): — Ты побудешь с нами? Хотя бы недолго?

Я слегка отпрянул от нее — для этого потребовалось огромное усилие — и пожал плечами.

— Нет. Цель моего приезда в Венецию — принять здесь смерть. Но твой хозяин, видимо, намерен помешать этому.

Лилиана весьма убедительно изумилась.

— Зачем же смерть? — воскликнула она, словно только и думала о моем благополучии.

Я чуть было не ответил ей, но вовремя спохватился.

— А этот твой корабль, — вместо ответа произнес я, указывая на ее колени, — какой предпочитает груз? Наверное, любишь покрупнее?

— Я люблю, когда он умный, если удается такого заполучить, — многозначительно сказала Лилиана.

Я хоть и знал, что это игра, но не мог не поддаться соблазну. Слишком давно не оказывался так близко от женщины. А она тихо и доверительно добавила:

— То, чем я занимаюсь, — скукотища. Стосковалась по разумной беседе.

Я знал, что Лилиана всего лишь играет со мной, но тем не менее уверял себя, что она на секунду забыла о своем ремесле и откровенничает с таким же неудачником, как сама.

— Я могла бы рассказать тебе обо всех нас, как велел мне милорд Грегор, — сказала она. — И это было бы моей самой длинной речью за последние несколько дней — ну разве не гнусность? Поэтому расскажи мне свою историю, пусть даже очень страшную и темную. Расскажи и дай хоть что-то, о чем я могла бы подумать день или два. Все интереснее, чем размышлять о минете. — Она понизила голос: — Если, конечно, ты не предпочитаешь, чтобы я начала размышлять о нем прямо сейчас.

Лилиана уставилась на мой пах, а потом отвела взгляд и зарделась.

— Ты чуть меня не провела, — сказал я. — Только в последний момент перегнула палку.

Тогда она посмотрела мне в лицо и так обаятельно улыбнулась, словно отныне мы стали заговорщиками.

— Ты давно уже мой, и сам это знаешь. Ты изнываешь от желания засунуть руку мне под юбку, чтобы узнать, хочу ли я тебя так же, как ты меня.

Теперь пришла моя очередь зардеться.

— Нет, потому что знаю, ты меня не хочешь. Все это обычная игра.

Лилиана по-прежнему улыбалась искренне и открыто.

— А ты не думаешь, что меня подкупает именно твоя способность угадывать притворство? Я к этому не привыкла и потому буквально трепещу.

— Для таких случаев есть специальные настойки. Примешь — и успокоишься.

— Значит, ты смыслишь и в снадобьях? — спросила она и состроила смущенную гримасу от такой неловкой попытки что-то разведать.

— Не лучше любого монаха-отшельника, — бросил я.

— Ну какой же ты монах? — сказала она с понимающей улыбкой и, схватив мою левую руку, провела по ней кончиками пальцев.

От такого интимного жеста меня буквально подбросило.

— Это мозоли музыканта, хотя… — Она отобрала у меня чашу и обеими руками распрямила мне правую руку, повернув ее ладонью кверху.

Я не ожидал, что это получится у нее так эротично. Лилиана проводила костяшками пальцев вверх и вниз по моей ладони, а я чуть ли не стонал.

— Рука писаря, поэтому возможно, что ты все-таки церковник. — Она наклонилась и весело прошептала: — Наверное, ты защекотал какого-то монаха до смерти, шалунишка этакий. Покажи мне, как ты это сделал.