Игорь Болгарин - Седьмой круг ада

– Значит, суда и караваны должны прийти не в зарубежный, а в наш порт! – первым отозвался Кольцов. – В Одессу, например.

– Да, но это возможно лишь в том случае, если команды их будут сформированы из надежных, верных нам людей! – Красильников озабоченно посмотрел на Бондаренко: – Все понял, Степан?

– Понять-то понял, – полностью разделяя его обеспокоенность, сказал Бондаренко, – но попробуй в короткий срок такое количество надежных людей подобрать!

– У вас будет на это время, – сказал Фролов.

– Не проще ли тогда иначе сделать… Надо тайком подпортить на судах машины.

– А что! – поддержал его Красильников. – На буксирах такую прорву из Севастополя не утянешь! Глядишь, и останутся караваны в родном порту до прихода наших…

– Останутся ли? – сказал Фролов. – А если белые перед эвакуацией решат уничтожить их? Нет, товарищи, проще – не всегда хорошо и надежно. Так что придется и тебе, Семен, и вам, Степан Иванович, подумать над нашим планом. Но сейчас давайте вернемся к операции со Слащовым…

На землю уже опускалась ночь, но они неторопливо и скрупулезно продумывали операцию, которая могла приоткрыть завесу над тайной врангелевского наступления… В нескольких кварталах отсюда особо доверенные штабисты Врангеля тоже сидели сейчас над военными картами и сводками… А сотни тысяч людей, разделенных на два лагеря, ждали, когда пробьет пока неведомый им, грядущий, не знающий жалости час. Машина уже была запущена на полную мощь. В ней все было так отлажено и бесповоротно, что казалось, любая попытка одного или нескольких человек вмешаться в четко спланированный и пока еще глубоко скрытый от посторонних глаз ход событий будет наивна и смешна.

Но так только казалось…

Были уложены чемоданы, и Таня Щукина неприкаянно ходила по гулким комнатам, все еще не желая смириться с завтрашним отъездом. Комнаты, после того как с них поснимали шторы и занавески, картины и фотографии, выглядели казенно и неуютно.

Перебирая любимые книги, она увидела выпавший на пол листок. Подняла его, взглянула. «Милый и добрый господин градоначальник! Пребывая вдали от вас, я все же мысленно с вами…» Письмо от Павла. Он с генералом Ковалевским выезжал на фронт и каждый день слал ей оттуда такие письма, нежные, трогательные и немножечко дурашливые…

Она присела на стул и задумалась.

Когда к ней пришла Наташа, когда выяснилось, что Павлу еще можно помочь, спасти, она вся воспряла. Но тем труднее оказалось ей потом, когда помилованный бароном Врангелем Павел опять бесследно, беззвучно исчез: на этот раз не за каменными стенами, а в живом, буйном, полном новых надежд, встреч и чувств мире… Исчез, даже не вспомнив о ней. И она его не осуждала: наверное, человек, так долго, так близко видевший смерть, теперь живет новыми мыслями, новыми чувствами, новыми привязанностями. И великий грех вставать на этом его пути прошлому, в ком бы или в чем бы ни заключалось оно… Значит, и она, Таня, частица прошлого Павла Кольцова, тоже должна раз и навсегда исчезнуть, чтобы нигде никогда отныне не пересекались их дороги.

«Я напишу ему письмо, – подумала Таня. – Да-да, прощальное письмо! Когда-нибудь оно дойдет до Павла, он вспомнит меня, а я почувствую это даже на огромном от него расстоянии…»

Она достала карандаш и бумагу, на мгновение задумалась…

Письмо она передаст через Наташу. Быть может, Наташе это будет неприятно – ведь Наташа тоже любит Кольцова, – но она не откажет, нет. Как знать, не с Наташей ли найдет свое новое, долгое счастье Павел? Что ж, дай им бог!..

Тихо вздыхало придавленное зноем море. Слепил, отражая солнце, белоснежный портик Графской пристани. Широкая и нарядная, окаймленная бордюром лестница сбегала к самой воде. Пристань была выстроена в 1785 году и тогда же получила название Графской – в честь главнокомандующего черноморской эскадрой графа Войновича.

Немало повидали на своем веку ее беломраморные ступени. Здесь в 1853 году севастопольцы встречали Павла Степановича Нахимова, приумножившего славу русских моряков разгромом турецкого флота в Синопской бухте. Отсюда, с Графской пристани, уходил на крейсер «Очаков», в бессмертие лейтенант Петр Петрович Шмидт, принявший командование восставшими кораблями флота…

Справа от Графской пристани высилась арка, от которой начиналась булыжная мостовая, ведущая к пристаням РОПиТа. По ней двигалась густая толпа отъезжающих и провожающих.

Павел Кольцов высмотрел группу попроще одетых людей и смешался с ними. Миновав арку, он осмотрелся, увидел вдали, возле пассажирской пристани, стоящий под парами и слегка покачивающийся на легкой волне пароход «Кирасон». По его трапу поднимались пассажиры.

С раннего утра, с той минуты, когда на маяк пришла Наташа и сообщила, что Таня сегодня покидает Россию, Кольцов не находил себе места. Он хотел увидеть ее. Хотя бы увидеть! Понимал, что подойти к ней, поговорить у него не будет возможности. Но и против того, чтобы он увидел Таню, выступил Красильников. Вернее, против его поездки в порт, в многолюдье, где его может легко опознать кто-то из тех, с кем он служил прежде в Добрармии.

Но наконец и Красильников сдался, хотя и вызвался сопровождать его, быть его неотступной тенью. Теперь Красильников и Наташа остались за границами пристани, а он вместе с толпой протиснулся почти к самому пароходу.

Шло время, он вглядывался в лица поднимающихся по трапу людей. За редким исключением, на них лежала печать усталости и отрешенности. Они мысленно уже давно расстались с родиной, и то, что происходило сейчас, было лишь некоей необходимостью, печальной и тягостной.

Внимание Павла привлек затормозивший у сходней парохода автомобиль. Вернее, не сам автомобиль, а сидевшая в нем женщина – в шляпке с легкой вуалеткой, в светлом нарядном костюме. Это была Таня. Рядом с нею сидел ее отец. И еще увидел он сидящего впереди, рядом с шофером, одетого, несмотря на утреннюю жару, в кожаную куртку и кожаный картуз с очками поверх козырька, очень знакомого мужчину, в котором с трудом узнал Микки, Михаила Уварова.

Когда автомобиль остановился, Микки выпрыгнул на неровную брусчатку, открыл заднюю дверцу и с привычной почтительностью склонил голову перед выходящим из автомобиля полковником. Следом за отцом появилась Таня. Прежде чем покинуть автомобиль, она оглянулась вокруг, бросила внимательный взгляд по головам запрудившей причал толпы. Кольцов понял, что она пытается отыскать в этой толпе его. Наверное, знала, была уверена, что его нет в Севастополе, и все же… надеялась.

Кольцов почувствовал, как лихорадочно, торопливо забилось сердце. Он прислонился к фонарному столбу, к которому уже давно вынес его людской поток.