Виктор Смирнов - Милосердие палача

– Павел Андреевич мне рассказывал. Мне тоже нравится эта клятва. Я ее выучил, правда не до конца.

Они замолчали. Наташа, шмыгая носом, смахнула с глаз слезы. За все эти месяцы, за весь год, что прошел со дня ее новой встречи с Кольцовым на Николаевской в Харькове, она поняла, что неодолимо, безнадежно его любит. Любила и тогда, еще во время их детских путешествий по Севастополю, по развалинам Херсонеса. И это неожиданное явление Павла в роли адъютанта генерала Ковалевского, и его задание, смертельно опасное, и его подвиг с эшелоном танков, и заключение в крепость, и смертный приговор, и неожиданное освобождение – все это лишь выявило, укрепило ее тихую неразделенную любовь. И окрасило ее в монашеский цвет безысходности.

– Он тебя любит, – сказал вдруг Юра, просветленный новой мудростью. – Как иначе? Он просто не совсем понимает, потому что ему сейчас не до этого…

– Нет, нет, – отвечала ему Наташа как равному. – Он любит другую, я же знаю…

– Ну, это так… это бывает… но она ему не помощник… и небось далеко она… а ты надежный друг!

– Ой, Юра, от дружбы до любви – немереные версты.

Наташа, посидев еще немного на диване и стыдясь поднять глаза на Юру, полумальчишку-полуподростка, с которым она только что говорила о самом сокровенном, вдруг встала. Сказала чуть вздрагивающим, но уже деловым голосом:

– Это хорошо, что нашлась твоя тетя. Я уж думала: не забрать ли тебя к себе. Но боялась. Я ведь как на вулкане. Меня в любой день могут выследить, арестовать. Да и тебя в штабе у Ковалевского многие видели. И кое-кто из них сейчас здесь, в Севастополе. Могут опознать. И опять же на меня выйдут… А у тети ты наконец учиться пойдешь. Это очень важно…

Путь из Севастополя в Александро-Михайловский поселок был подробно расписан тетей Олей. Следуя ее рисунку, он от Корабельной бухты, куда доставил его перевозчик, направился к горке с домами офицеров крепостной артиллерии, обогнул ее, прошел мимо братского кладбища, где похоронены сто тридцать тысяч защитников Севастополя, и мимо еще одного кладбища, называющегося «Авиатика», потому что на нем лежали первые русские летчики. Это кладбище уже было за городом…

На четырнадцатой версте, сразу за дачным поселком Бельбек, Юра перешел мост через речушку Качу, взял от Бахчисарайского шоссе левее, и его глазам открылся красно-белый Александро-Михайловский поселок. Красными были черепичные крыши и ослепительно-белыми – его известняковые стены.

Сам поселок виднелся там, вдали, а совсем близко от дороги высился ряд строений Русской авиационной школы с семейным общежитием, с мастерской и семью десятками легких металлических ангаров для аэропланов и гидропланов. На самой заре авиации эту школу построил, в основном на свои деньги, большой знаток и ценитель воздухоплавания великий князь Александр Михайлович, муж родной сестры последнего русского императора Николая Второго – Ксении.

До этого в России была лишь одна крупная летная школа – в сырой, подолгу накрытой густыми туманами северной Гатчине, и Александр Михайлович решил создать новое крыло русской авиатики, южное, прикрывающее Черное море и Балканы. Не знал великий князь, что не пройдет и десятка лет, как бывший ученик его Качинской школы, механик и авиатор из моряков Задорожный, член Севастопольского большевистского Совета и командир отряда, спасет жизнь и великому князю, и Ксении, и их шестерым детям, и вдовствующей императрице Марии Федоровне, и еще нескольким членам императорской семьи…

Подойдя поближе, Юра увидел, что дома школы были порядком потрепаны Гражданской войной, на многих ангарах проступили ребра – жесть растащили на крыши окрестные крестьяне.

Но все равно, у него захватило дух, когда он увидел взлетающий «ньюпор». Стрекозой он ушел в воздух, пролетел над золотистым качинским пляжем, над морем, развернулся и пошел в горы, поднимаясь выше Мекензиевых высот, что темнели поодаль.

– Неужели и я когда-нибудь смогу так летать? – вздохнул Юра.

Он почти бегом припустился к летному полю, но вовремя заметил, что оно обнесено столбами с колючей проволокой, а у единственных широких ворот, там, где стояла караулка, бродили взад-вперед два солдата. На дальнем конце поля виднелась караульная вышка.

Юра обошел все поле, но не нашел ни одной лазейки. Как пройти к жилым зданиям, чтобы расспросить, где живет дядя… Как же его?.. Странная такая фамилия…

Походил еще немного. Вечерело. Юра был очень голоден. Отчаявшись, он направился прямо к воротам. Но оттуда, от ворот, уже шли к нему: молодой офицер в лихо сдвинутой на затылок фуражке и солдат с винтовкой. Их сердитые лица не сулили ничего хорошего.

– Тут давно за тобой наблюдают, – сказал офицер. – Уже с вышки звонили. Два раза весь аэродром обошел… Кто ты такой?

– Я Юра Львов… С маяка… А документов у меня нет… – растерялся Юра.

– Та-ак! – усмехнулся офицер. – Что ты ищешь вокруг летного поля?

– Известное дело, ваше благородие, шпион, – сказал пожилой, уставший от жары солдат. – У них, у красных, ваше благородие, сейчас пацанов приспособили наблюдать.

– Странный парнишка, это точно, – согласился офицер. – Так я слушаю, что ты здесь ищешь?

– Я ищу… я ищу… – Юра из всех сил пытался вспомнить фамилию дяди, но она никак не приходила ему на память. Но тут он вспомнил о рисунке, где тетя Оля написала фамилию мужа. – Я ищу Лоренца… Константина Яновича Лоренца. Он летчик. И у него дочь…

– Постой, постой! Кто у него жена, кто дочь – это мы знаем. Зачем тебе Лоренц? – Тон у офицера стал не таким суровым, голос помягчел, даже подобрел. – Откуда ты его знаешь?

– Видите ли, это мой дядя. Нет, не так. У моей мамы есть сестра… То есть мама умерла, но все равно… Ольга Павловна – ее сестра. И Лиза…

– Во путает пацан, ваше благородие! – усмехнулся солдат.

– А Лиза – их дочь! – отчаянно выкрикнул Юра.

– Значит, Лоренц – твой дядя? А Ольга Павловна, стало быть, сестра твоей мамы? – пришел Юре на помощь офицер, разобравшийся наконец в сбивчивом рассказе.

– Да. И Лиза – моя двоюродная сестра, – обрадованно добавил Юра.

– Кузина! – улыбнулся офицер. – Тебе ведь в поселок надо, а ты на летное поле… А в поселок – во-он по той дороге!

…Тетя Оля встретила Юру радостными слезами. Константина Яновича и Лизы дома не было. Она заметалась, захлопотала.

И вот уже вымытый Юра, в огромном махровом халате с высоко закатанными рукавами, сидел у стола перед миской плавающих в сметане вареников. А тетя Оля, склонив голову на кулак, с тихой радостью наблюдала, как племянник уплетает любимые вареники с творогом.

Потом в комнату ворвались Елизавета и ее папа, оказавшийся вовсе не полковником, как почему-то представлял себе Лоренца Юра, а всего лишь капитаном, но очень громогласным, уверенным в себе. Маленький, плотненький, решительный, одержавший в небе несколько громких побед, он был прозван в среде насмешливых пилотов «летающим Наполеоном».