Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы.На службе государевой

— Боюсь, что ты слегка опоздал, — улыбнулся Антип, ловко расседлывая коня одной рукой. — Я слышал, что у нее уже есть жених. И это не кто другой, как наш старый знакомый князь Федор Бельский.

— А-а-а, помню, мы отлично порезвились в замке его братца Семена, а заодно выручили твоего старого приятеля… как же его… такая лесная фамилия…

— Медведев, — сказал Антип.

— Да-да, верно! Славный парень.

— Да. Очень славный, — улыбнулся Антип. — Он в одиночку перебил на Угре половину моего отряда! — И скомандовал:

— Будем располагаться здесь основательно! Возможно, до следующей весны. А потому копайте теплые землянки, стройте вышки и начинайте рубить оборонные просеки!

Антип вдруг вспомнил старый лагерь на Угре и Медведева, так легко проникшего через все эти неприступные просеки…

Да-а, жалко, что Василий служит не тому, кому надо… Вот был бы теперь с нами. Так нет же… Сидит там, небось, на своей Угре и татар ждет… Ох и тяжко ему придется…

Антип надел на культю руки специальный нарукавник, открыл клетку, вынул оттуда охотничьего сокола, снял с головы колпачок, и сокол взмыл высоко вверх, в бесконечную высь голубого неба.

Антип, задрав голову, наблюдал за соколом, а сокол, поднимаясь все выше и выше, наблюдал за окрестностями.

Зорким соколиным оком он разглядел вдали дорогу и одинокого всадника на ней.

Антип смотрел на сокола.

Сокол смотрел на Медведева.

Медведев смотрел вперед.

Час назад он выехал из Кобрина, где не застал князя Федора.

Как сказала Медведеву по большому секрету невеста князя, Федор отправился в ее загородный дом, находящийся в принадлежащем ей сельце Жабинка на берегу реки Мухавец.

— Это в двадцати верстах отсюда, как раз на полпути между Кобрином и Берестьем, направо от варшавской дороги, — сказала, обольстительно улыбаясь, очаровательная княжна Анна. — Там у нас очень красиво, и после свадьбы мы непременно будем жить в этом доме, а потому Феденька захотел показать его своим любимым братьям князьям Ивану Ольшанскому и Михаилу Олельковичу, которые вчера к нему приехали.

Теперь Медведев торопился в Жабинку и как раз сворачивал с варшавской дороги, но только в другую сторону — прямо противоположную болотам, где решил обосноваться Антип, который только что вспомнил о нем.

Хотя Медведев и Антип не видели друг друга, сокол видел обоих, однако люди его совершенно не интересовали.

Сокол был занят своим делом.

Сокол высматривал добычу.

Каждому — свое…

…И снова, как год назад, ноги в мягких, расшитых узорами сапогах увязали в прибрежном песке, большое и красное солнце неторопливо выплывало из-за реки в утреннем мареве, так же, как тогда, над водой, громко крича, носились чайки, и князь Федор Бельский снова сидел у воды, глубоко задумавшись.

Только сидел он теперь не на валуне, а на сухой коряге, и не быстрые воды узкой, змеистой Ипути мчались мимо, чтобы, смешавшись чуть ниже с водами Сожа, влиться затем в Днепр и устремиться на юг к большому и теплому Черному морю, а величаво и плавно текли у его ног воды гораздо более широкого Мухавца, который уже совсем скоро, недалеко отсюда — в Берестье — сольется с Бугом и устремится дальше и дальше, чтобы, соединившись с водами Вислы, впасть в иное, тоже большое, но холодное Балтийское море в прямо противоположной стороне.

…Не так ли и моя судьба текла вчера в одну сторону, а нынче повернула совсем в другую… причиной ли тому нападение каких-то разбойников, сломанная коляска и в результате — моя встреча с Анной? Или причина во мне самом и в моем вечном страшным одиночестве? А может, и вовсе нет никакой причины — а лишь все мы исполняем предначертанную заранее волю Всевышнего?

Да, многое изменилось, и не мрачноватый, посеревший от времени деревянный охотничий терем, затерянный где-то в глубинке Великого Литовского княжества, находился теперь за спиной князя Федора, а белоснежный, каменный и весь разукрашенный цветами большой загородный дом его невесты, княжны Кобринской, расположенный под ее сельцом Жабинкой, на полпути до Берестья, откуда совсем уже недалеко до границы с Польским королевством, и потому дом отражает и в своей архитектуре, и в убранстве другой, уже европейский стиль, другую моду, другой вкус…

Впрочем, одна немаловажная деталь остается совершенно неизменной в обоих пейзажах.

И там и тут берег, реку и дом окружает густой высокий лес…

В утренней тишине раздался глухой стук копыт по траве, и из-за дома, оттуда, где находились конюшни, неторопливо выехал на своем Малыше Медведев в одной белой кружевной сорочке и обтянутых кожаных штанах и направился к берегу.

Федор обратил внимание на то, что теперь Медведев, находясь на землях Великого Литовского княжества, всегда одевался так, как здесь принято, и если он еще немного поработает над своим выговором (и так уже многому научился по сравнению с первыми приездами в прошлом году!), вовсе никто не признает в нем московита…

Медведев приехал вчера с очередным письмом великого московского князя, и это письмо испортило Федору Бельскому все настроение.

…Он снова зовет всех нас отложиться со своими землями от Литвы и примкнуть к Москве, обещая тут же пожаловать каждого его же имениями, чтобы никто ничего не потерял да еще добавить московских половину того… Торопит… Видно, Ахмата боятся и хочет короля остановить, чтоб тот хану не помог… Конечно, еще бы! Перейди мы сейчас — тут в Литве такое поднимется, — какая уж там помощь чужим — свою державу спасать надо будет; ведь наверняка, увидев наш отход, сразу же и другие православные вельможи взбунтуются, придется ослаблять нажим римской церкви, идти на уступки православным… Ах, если бы не Анна и не намеченная на осень свадьба… Но я не могу без нее… Не могу! Значит, придется великому князю подождать, пока мы тут свои дела как-то устроим, да с королем по-братски, по-торжественному побеседуем за свадебной чаркой… А ну, глядишь, вдруг еще все и образуется…

Медведев спустился с высокого берега к воде, проехал по самому краю, высматривая место поглубже, потом взобрался обратно, отъехал шагов на двадцать и со, всего разгону прыгнул вместе с конем с обрыва как можно дальше, точь-в-точь как он это делал каждый день у себя на Угре, когда бывал дома.

Князь Федор Бельский, близоруко щурясь, смотрел, как Василий, хохоча и фыркая, отвечая веселому ржанию Малыша, бултыхался и дурачился, играя с конем, относимый мощным течением все дальше и дальше, и с завистью думал о том, что он тоже может так же разогнаться и так же прыгнуть и даже так же легко плавать, но он уже никогда, никогда, никогда не сможет так весело, беззаботно и непринужденно смеяться, с той далекой поры, когда погибла, умирая на его руках, маленькая рыжая лошадка по имени Кася…