Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы.На службе государевой

Неожиданно возникла и другая проблема.

Несмотря на то, что Генрих оказался действительно очень способным и расторопным управляющим, огромное строительство, задуманное Филиппом и бурно начатое во время его краткого пребывания дома, стало быстро увядать сразу после его отъезда. Неслыханная наивность свежеиспеченного богача, заплатившего всем вперед за еще не сделанную работу, привела к плачевным результатам. Несмотря на все старания и уговоры Генриха, мастеровые начали потихоньку исчезать, и к концу июля их число уменьшилось из пятидесяти до десяти. Два ученых строителя стали сетовать, что они не могут работать с таким малым количеством людей. Дело кончилось тем, что однажды ночью в начале сентября исчезли и ученые строители вместе с последним десятком мастеровых, оставив недостроенными каменные стены будущего великолепного дома («почти замка», как говорил жене перед отъездом Филипп), груды камней и кучи мусора по всей деревне; более того — имение стало теперь еще более беззащитным, чем раньше, — старый, прогнивший частокол вокруг деревни снесли начисто, а новый не успели построить — и теперь только груды свежих, смолистых бревен окружали Бартеневку со всех сторон.

В связи со всем этим на военном совете было решено, что Настенька с детьми незамедлительно переезжает в Медведевку, переезжают туда также все ее люди — люди Медведева единогласно решили потесниться и принять в свои дома соседей, пока не минует ордынщина. В Бартеневке останутся на страже домов и строительного имущества Генрих с четырьмя молодыми ребятами, прошедшими боевые учения в летнем лагере Анницы. В случае появления татар они немедленно отступают через брод или по реке в Медведевку.

В Картымазовке решено было укрепиться и в случае нападения татар держаться самостоятельно, сколько окажется возможным.

Однако реальная жизнь, как это почти всегда и бывает, внесла свои поправки к решениям военного совета в Медведевке.

Как только Ивашко доложил великому князю Ивану Ивановичу Молодому о сообщении Сафата, тот немедленно принял решение выдвинуться всеми своими войсками на самый берег Угры.

Противоборствующие войска появились на берегу почти одновременно.

Все началось с того, что ночью, переплыв Угру, в Медведевку прибежал бледный и не на шутку испуганный Генрих с тремя бартеневскими людьми. Четвертого схватили ордынцы, неожиданно напавшие передовым разведывательным отрядом после полуночи.

Уже через час запылало на том берегу, на месте Бартеневки, огромное зарево, а к утру явился огорченный и озабоченный Леваш и привез того, четвертого.

Ордынцы долго не церемонились. Узнав, что имение принадлежало московитам, они немедленно подожгли его со всех сторон. Огромная масса подготовленных для частокола бревен вспыхнула быстро, и к полудню от Бартеневки осталось одно пепелище и груда черных от сажи каменных руин.

Схваченного ими молодого парня они заставили смотреть на пожар, велев ему навсегда запомнить это последнее в его жизни зрелище и рассказать о нем хозяевам, чтобы знали, как Орда поступает с теми, кто не платит вовремя дань.

Затем они выкололи ему глаза и подбросили Левашу, зная, что он в хороших отношениях с московскими соседями.

Самому Левашу повезло. На его землях остановился ставший к этому времени тысяцким старый знакомый Сайд, который был здесь с покойным Богадуром и проникся уважением к Левашу. Он сам попросил у Азов-Шаха, в прямом подчинении которого находился, чтобы тот направил его сюда, поскольку он уже знал эти места.

Сайд сразу же нанес Левашу дружеский визит, привез богатые подарки и заверил, что никаких бесчинств или притеснений людям Леваша от его людей не будет, а если кто-то из ордынцев совершит хоть малейший проступок в этом направлении, Сайд лично в присутствии Леваша снесет виновному голову.

Не успело наступить утро, как на берег Угры с московской стороны вышло из лесу войско великого князя Ивана Ивановича с пищалями и разнообразными пушками, от огромных до совсем маленьких.

Поскольку воевода Образец знал о летней дуэли Анницы с Богадуром, а ко всем людям, проявившим военное мастерство, он относился с исключительным уважением, боровский наместник лично нанес ей визит вежливости. Он формально спросил разрешения занять берег Угры на землях, принадлежащих Медведеву, но за пределами поселения Медведевка, на что, разумеется, получил согласие — Анница прекрасно понимала, что воевода мог здесь все занять, ни у кого ни о чем не спрашивая, но догадалась также, что Образца к ней привело любопытство. Он с уважением потрогал большой тисовый лук, пообещал, что его воины не будут докучать хозяевам, и откланялся, заверив, что всегда будет готов оказать семье Медведевых помощь во всем.

Больше всего повезло Картымазовке. Наименее защищенная, она в одночасье стала неприступным фортом. С согласия Василисы Петровны и Петра Картымазовых на их подворье остановился сам князь Холмский, в результате чего вокруг расположился целый полк охраны, так что ни о каком неожиданном нападении не могло быть и речи.

Напротив брода через Угру, на границе земель Медведева и Картымазова, была выставлена целая пушечная батарея. Впрочем, к вечеру пушки и пищали уже торчали вдоль всего берега.

На следующий день тихие берега реки Угры превратились в кромешный ад.

Татары, пользуясь густыми зарослями, подбирались к берегу и осыпали московских пушкарей градом стрел и матерных слов.

Немедленно вступили в дело пищали и пушки, грохот стоял неимоверный, по обе стороны реки горел сухой лес, едкий пороховой дым смешивался с дымом горящих деревьев и кустарников, закрывая порой небо и солнце, превращая яркий день в тусклые сумерки.

И так теперь было каждый день.

Тяжелее всех это переносила Настенька.

Высокие языки пламени над лесом, означающие гибель дома, который лишь совсем недавно стал ее домом, потрясли Настеньку гораздо больше, чем Анницу, для которой это был дом ее детства.

Настенька рыдала весь день, у нее пропало молоко, а ночью с ней случился странный приступ — ей казалось, что пришли татары и сейчас ее снова похитят.

Анница не отходила от золовки всю ночь.

Утром на смену ей пришел худой, осунувшийся Генрих.

Он попросил разрешения посидеть с «хозяйкой», как он ее почтительно всегда называл. Анница согласилась, потому что уже сутки не спала, да и сама Настенька наконец задремала.

Генрих сел на скамье в углу и тихонько стал наигрывать на своей лютне.

Как только рассвело, грохнула пушка где-то далеко, потом ближе другая, и следом бабахнул целый залп совсем недалеко…

Настенька проснулась.

Генрих поднялся, встал на колени возле ее постели и, взяв руку Настеньки, осторожно поцеловал.