Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы.На службе государевой

— Ты прав, Степан, ты совершенно прав… Мне надо привыкать к письменным пожалованиям…

Он склонился и начал выводить слова. Степан подсказывал текст, читая его с вырванного из книги листа, и мысленно твердил: «Скорее, скорее…»

Написав слова «званием стольника», Олелькович вдруг остановился и тупо уставился на Степана.

— А что это я делаю? Ты че, Степан? Ты хочешь меня под монастырь подвести? Ишь, хитрец! — прищурился внезапно протрезвевший Олелькович.

Степан побледнел и открыл было, рот, чтобы возразить, но Олелькович вдруг дружески хлопнул его по спине и расхохотался.

— Или ты не знаешь, сукин сын, что я сам как великий князь ничего писать не буду! У меня на то дьяки есть! Ты понял, осел! А я… Я… Я только подписывать буду… Вот так!

И князь Михайло Олелькович одним росчерком пера подписал себе смертный приговор. И еще приказал после этого:

— Наливай!

… На следующее утро, проснувшись с похмелья, князь позвал слугу и велел пригласить на ранний завтрак с легкой выпивкой для поправки здоровья своего любимого нового друга Степана.

Однако слуга огорчил его:

— А Степана нет. Ночью вроде прискакал к нему гонец из родного дома с вестью, что, мол, батюшка его при смерти. Так Степан всем сказал и уехал…

Князь Олелькович очень огорчился и попытался соединить в одно целое смутные обрывки воспоминаний о каком-то вчерашнем ночном разговоре со Степаном, но, так ничего и не вспомнив, плюнул на это дело и отправился поправлять здоровье один.

… Тем временем Степан во всю мочь скакал прямо в Вильно — далеко от Слуцка, но дня за три думал поспеть.

Он скакал и подбирал слова, чтобы красиво и убедительно рассказать доктору Корнелиусу Моркусу, какой огромный секрет государственной важности удалось ему добыть на службе братству, и выразить надежду на то, что теперь его неудачное начало будет забыто, промах исправлен и ему, наконец, разрешат пройти процедуру приобщения, чтобы иметь полное право с гордостью носить звание брата Первой заповеди…

… К концу сентября хан Ахмат стал не на шутку тревожиться.

От короля не было никаких известий, и не появилось поблизости никаких литовских войск, готовых соединиться с ордынскими для совместного похода на Москву.

А еще хана насторожило то, что, стоило лишь его войскам выйти, как ему казалось, неожиданно на западные берега Угры, на восточных очень скоро появилось огромное количество московских пушек и воинов, будто они стояли наготове где-то рядом и сразу выдвинулись к реке.

Теперь по всей Угре идут странные бои через речку, ордынцам пришлось отступить подальше от берега и прятаться в кустах, потому что пушки и пищали начали наносить ощутимый урон, но они делают вылазки, уничтожают потихоньку московские пушки, одним словом, идет затяжная позиционная война.

Хан послал к королю в Троки своего гонца с простым и коротким вопросом «Когда?».

А потом задумался над вопросом «Почему?».

Почему московиты так быстро появились на Угре? Его тайны не знал никто. Он сказал о ней Азов-Шаху только тогда, когда войска уже повернули на Угру.

Даже если допустить, что Азов-Шах тут же проговорился и это известие немедленно полетело в Москву, то все равно за такое короткое время войска с пушками не преодолели бы этого расстояния. Значит, они еще раньше были неподалеку. Значит, готовились. Значит, знали давно. Значит, снова Богадур! Ах, сколько ошибок наделал этот глупый мальчишка! Вероятнее всего, он проболтался московитам, что летом они придут снова. Те двое раненых, которых московиты вернули хану, чтобы сообщить о бесславной гибели сына, не слышали ничего такого, но они оба уже находились без сознания от полученных ран, когда происходил последний разговор и поединок между его сыном и той женщиной.

Ахмату все время казалось, что была во всем этом еще какая-то тайна, и единственный человек, который мог ее знать, — женщина по имени Анница Медведева. Он давно знал это имя. Еще тогда, вернувшись без своего командира, Сайд сразу назвал его.

Конечно, Ахмат давно мог послать людей, чтобы ей отрезали голову и привезли ему. Но он был выше банальной мести, да и какой прок от мертвой головы — она ведь не скажет ни слова. Хан был достаточно стар, чтобы уже ничему не удивляться в этом мире, и все же эта женщина его удивила.

Богадур был лучшим стрелком в Сарай-Берке, но Сайд подробно рассказал о состязании, и выходило, что Анница оказалась лучше. И тогда ему захотелось посмотреть на нее вблизи и поговорить с ней. Теперь он желал встречи еще больше, потому что разговор с ней, возможно, мог бы пролить свет на жизненно важный вопрос: как и откуда стало известно, что ордынские войска придут именно на Угру, а не на Оку, как ходили обычно. У него было необъяснимое, интуитивное предчувствие, что Анница должна это знать…

Хан пригласил к себе сына, остался с ним наедине и спросил:

— Скажи, Азов-Шах, как ты думаешь, найдется ли во всем нашем войске человек пятьдесят, которые бы… — хан теперь проявлял особую осторожность и, хотя поблизости не было ни живой души, склонился к уху сына, прошептав несколько слов так тихо, что даже тот их едва расслышал.

Азов-Шах удивленно посмотрел на отца, подумал немного и ответил:

— Пятидесяти, может, и не наберется, но десятка два — точно.

— Отыщи всех и собери завтра к вечеру за тем холмом, где мы недавно застали за грабежом купца, этого недоумка… как его…

— Азиза?

— Да. Кстати, надеюсь, он наказан?

— Конечно, отец. Он сидит в мокрой яме под арестом.

— Правильно — нарушение моих приказов должно строго караться. Итак, завтра на закате я хочу встретиться с этими людьми. Я желаю, чтобы об этой встрече не знал никто, кроме тебя, даже они пусть не знают, кого ждут. Ты с охраной останешься по другую сторону холма. Я поговорю с ними наедине, и никто не должен видеть их вместе со мной.

— Твоя воля будет исполнена, отец.

… Внезапный штурм Сарая-Берке начался на рассвете.

Все было выполнено, как и задумано. — Столица Золотой Орды располагалась на левом берегу широкого рукава Волги — Ахтубы, недалеко от соединения с основным руслом, а русло самой Волги чуть пониже делало крутой поворот, изгибаясь петлей. Здесь-то и высадилось с ладей предыдущей ночью небольшое, но сильное и хорошо вооруженное татаро-московское войско под командованием воеводы князя Ноздреватого и хана Нордуалет-Гирея.

Смертельно не повезло тем, кто случайно видел эту высадку и последующее продвижение войска, — все, кто попадались на пути — дети, женщины, старики, — убиваемы были на месте беспощадно и хладнокровно. Если бы кто-то успел предупредить город о приближении врага, это могло бы стоить десятков московских жизней, а чья жизнь дороже? Известно — своя.