Джек Линдсей - Восстание на золотых приисках

Холм, где всё ещё остро пахло кровью и гарью, казался во мраке особенно пустынным. Огоньки в хижинах, у подножия, лишь подчёркивали его безлюдность.

Дик не знал, что предпринять.

Нет, он знал. Ему хотелось осторожно спуститься с холма, пробраться к дому Вертхаймов и попросить Козиму и её тётю спрятать его. Но хорошо ли это будет по отношению к ним и разумно ли по отношению к самому себе? На мгновение снова мелькнула мысль о том, чтобы сдаться, и тут же исчезла. Дик твёрдо решил не попадаться в руки врага.

Он должен уйти из Балларата. Очутившись в безопасности, он напишет родителям или пошлёт весточку через верного человека. Но сейчас нужно уходить. Дик печально огляделся. На юге виднелись массивные очертания потухшего вулкана Бунинйонг, о котором туземцы говорили, что он похож на человека, лежащего на спине, подняв колени. Впрочем, Дик не собирался идти на юг. Он найдёт какое-нибудь убежище в зарослях и там, на свободе, всё хорошенько обдумает.

Пусть он ничего не знает о жизни в австралийских зарослях, но у него есть револьвер, и, конечно, он сумеет прокормить себя. Спички тоже есть. Сохранились ли они? Да, в кармане почти полная коробка. Дик пошёл на север, взял правее Литл-Бендиго. Хлеба ему дня на два хватит. А в зарослях опасны только змеи.

Дик обходил стороной шахты и сараи и вскоре очутился вдали от всякого жилья. Хотя звёзды светили довольно ярко, идти в темноте было нелегко. Но Дик не замедлял шага. До рассвета он должен оставить далеко позади Балларат и его окрестности.

И действительно, когда он проснулся под высоким белым эвкалиптом, разбуженный дневным светом, Балларат был далеко. Казалось, человеческая нога ни разу не ступала по древнему девственному австралийскому лесу. Дик хотел уйти от людей, и вот его желание исполнилось с поистине устрашающей лёгкостью. Но в сиянии утренних лучей заросли не казались враждебными, они попросту были равнодушны и совершенно не замечали вторжения какого-то ничтожного Дика.

Дик мало что знал об австралийских животных. Семь лет назад его отцу пришлось из-за плохого здоровья покинуть Лондон и поселиться в Мельбурне. И хотя мальчик немало дней провёл со своими товарищами на холмах, окружающих Мельбурн, а потом много колесил по просёлочным дорогам, заросли всегда представлялись ему просто подходящим местом для пикника.

Дик понятия не имел, где он сейчас находится, но так как заметил, с какой стороны взошло солнце, всё же какая-то ориентировка у него была. По его соображению, он шёл на северо-запад. Ему нужна была вода.

У Дика было смутное представление, что если он пойдёт по зарослям всё на запад, то, сделав миль пятьдесят, окажется в Арарате, где его никто не знает и где, может быть, удастся получить работу. Не в шахте. С золотоискательством он покончил. На ферме или в одной из типографий, которых с ростом населения становилось всё больше. Маловероятно, чтобы полиция стала его искать. Он уже не имел значения: восстание породило таких политических преступников, которые в глазах закона были куда опаснее Дика.

Вскоре Дик начал понимать, как сложно разобраться в австралийских зарослях. Нескончаемые овраги пересекали друг друга во всех направлениях, они вели куда угодно и никуда. Он пытался не сбиться с пути, следя за солнцем, но порой ему начинало казаться, что он кружит всё время около одного и того же места. Все овраги были похожи друг на друга. Все эвкалипты, устремлённые к небу, казались одним и тем же эвкалиптом, покрытым тоненькими серовато-голубыми листочками, изогнутыми, как сабля, и дававшими слишком мало тени, потому что они были повёрнуты ребром к солнцу. Можно было подумать, что на земле росли одни эвкалипты. Никаких животных Дик не видел. Он ещё не научился различать жизнь в австралийских зарослях и даже не замечал хлопотливых птиц, хотя смутно улавливал их щебет. Дику было не до птичьих песен, и всё-таки они его подбадривали. Без них сухие знойные заросли были бы непереносимы. И его мучила жажда.

Есть ему тоже хотелось, но прикосновение сухого хлеба к сухому нёбу было неприятно. Пекло солнце. Дик уже не пытался придерживаться определённого направления и шёл слепо, гонимый надеждой набрести на ручей. Порою ему казалось, что он слышит журчание воды совсем близко, но спереди или сзади, слева или справа, — определить не мог.

Он остановился и прислушался, но опять-таки не мог понять, что это: журчание воды, биение крови в его опалённой солнцем голове, слабое стрекотание цикады или тихий шелест тёмных деревьев, чьи листья гроздьями свешивались до земли.

Но то было действительно журчание воды. Растительность становилась всё зеленее и свежее. Пробившись сквозь древовидные папоротники и путаницу дикого винограда и ломоноса, с которых вспорхнули, возбуждённо щебеча, пёстрые птички, Дик увидел неглубокую речку, струящуюся в сумрачной лощине между двух холмов. Он лёг на землю и жадно припал к воде, потом сел и принялся за хлеб — на этот раз с удовольствием. Немного поспав, он проснулся и начал лениво наблюдать за тем, что окружало его.

Со стороны могло показаться, что он только бесцельно глазеет. На самом деле чувства его осваивались с новой обстановкой и приспосабливались к ней. Он смотрел сквозь нависшие аркой древовидные папоротники и любовался играми птиц. Вокруг него порхали, охотясь за насекомыми, желтогрудые крапивники, и Дику стало как-то уютнее, когда, проследив за одним из крапивников, он обнаружил его гнездо — куполообразную постройку из мха, сухих папоротников и травы, свисающую с куста. Он видел молодые побеги, видел зелёных ящериц, ускользавших при малейшем его движении. Ему нравились даже муравьи. Один раз трава раздвинулась и из неё выглянула коричневая мордочка маленького кенгуру — валлаби.

У Дика стало спокойнее на душе, но двигаться ему по-прежнему не хотелось. Пусть окрепнет это ощущение домашнего уюта. У него был револьвер, была вода, и он чувствовал себя в безопасности.

Потом беспокойство и даже какой-то страх снова овладели им, и он встал, решив исследовать овраг. Он заглянул в гнездо крапивника и позавидовал, увидев, что оно выложено пухом. Дик бродил по склонам, стараясь не отходить от ручья. Над водой звенели голоса караваек, и Дику снова захотелось есть. Он наткнулся на дерево джибунг с почти зрелыми плодами и съел несколько штук целиком, выплюнув только твёрдые косточки. Он знал, что эти плоды не ядовиты, потому что один из его товарищей собирал их во время прогулки по окрестностям Мельбурна.

Заметив коричневую тень, мелькнувшую в зарослях, Дик выстрелил, но промахнулся. Сразу же им снова овладел мучительный страх. Исчезло ощущение домашнего уюта, и он не понимал, чем это вызвано: тем ли, что он стрелял, или тем, что промахнулся. Сгущались сумерки, неся с собой ощущение огромного покоя, пока ещё недоступного Дику. Доев хлеб, он выбрал место, откуда слышно было тихое бормотание речки, и примостился на плоском камне.