Евгений Федоровский - Операция «Фауст»

– Ну, как? – спросил капитан из ГРУ, когда Павел вернулся в церковь, стряхивая с полушубка снег и грязь.

– Обещали поддержать.

В половине первого пополз вперед Силкин с разведчиками. Скоро они скрылись в низинке болотца.

В час дня далеко в стороне зло застучал «максим». Немцы попрыгали в окопы. Йошка, Павел и Нина взвалили на плечи ранцы и вещмешки. Капитан нырнул в лаз разбитой стены. Двигался он быстро и ловко, группа с трудом поспевала за ним. Вот и болотце в низинке, затянутое тонким льдом. Это пространство немцы просматривать не могли. На другой стороне, на пригорке, Силкин с бойцами резал проволоку. Взглянули влево – и увидели двух немцев, увидели так близко, что рука капитана непроизвольно дернулась к автомату. Немцы с длинноствольным пулеметом бежали туда, откуда доносилась стрельба.

Павел показал глазами на зажатую в руке «лимонку», но капитан отрицательно мотнул головой.

Через проход в заграждениях колючей проволоки они доползли до мелкого, но довольно густого кустарника. Он-то и укрыл группу, пока пробирались к лесопосадкам. Силкин и разведчики простились с группой, поползли обратно.

…Одежда промокла насквозь. В валенках хлюпала вода. Капитан не разрешил разжигать костер, чтобы обогреться и обсушиться. Он спешил как можно скорее убраться из фронтовой полосы. Шли почти не отдыхая. Под ногами с присвистом чавкала земля. Чуть заденешь – и с тощих топольков сыплются капли.

Иногда капитан останавливался, вытаскивал карту, сверял направление по компасу.

Лишь на третьи сутки, когда прошли не менее сотни километров, показался большак. По нему двигались немецкие войска, обозы, танки, отступавшие от Сталинграда. За плоским холмом стояла одинокая мазанка под соломенной крышей. Если она не занята солдатами, здесь можно было бы привести себя в порядок и отдохнуть.

Павлу стало жалко источенного какой-то болезнью капитана из ГРУ. Он сказал:

– Вы свою задачу выполнили, отправляйтесь назад.

– Не могу, – отвел глаза капитан. – Я буду сопровождать вас до тех пор, пока не увижу, что вы в безопасности. Так приказал Волков.

– Ну, ваше дело, – с мягкой улыбкой ответил Павел.

– Пойду на хутор, посмотрю. Вы ждите здесь.

Залегли в воронке, забитой снегом. У Нины не попадал зуб на зуб. «Как бы не простудилась», – обеспокоенно подумал Павел, прижимая ее к себе. В яму не задувал ветер. Вроде стало теплей. Сон сморил сразу, но даже во сне Павла не покидала тревога. «Надо бы одному не спать, сцапают немцы как голеньких», – билась смятенная мысль, но не хватало сил разжать глаза, встряхнуться. Забылся он, казалось, на минуту, но тут кто-то толкнул его. Капитан!

– Идемте на хутор. В избе дед да бабка. Немцев нет.

Уже стемнело. Капитан шел по старым следам и быстро вывел их к мазанке из глины и соломы, какие делают в донецких степях.

В избе было жарко натоплено. Оконца завешены дерюжкой, чтобы не могли заметить света с большака. Скрюченная пополам, но шустрая, бабка развесила мокрую одежду, валенки засунула в печь. Дед, заросший пегой бородой до глаз, молча сосал козью ножку.

Капитан вытащил из немецкого ранца консервы с жирной силезской колбасой, хлеб – в немецкой целлофановой обертке, коробку баварского джема. Подумав, выставил на стол бутылку коньяка с тесемкой, на которой болталась картонная позолоченная фигурка Наполеона. Старушка убежала в сени, вернулась с мочеными яблоками в большой миске.

– Извиняйте, хрицы и сало и яйца – все скушали, – нараспев, как говорят в старых донецких селах, проговорила она.

Дед сурово шевельнул бровями, бабка смолкла.

– Не бойся, старик. – Капитан кивнул на Павла, Нину и Йошку. – Они по-русски не понимают, а я свой. Жратва – трофейная.

Он налил в кружку коньяка, пододвинул хозяину.

– Ишь ты! – хитро прищурился старик, понюхал напиток, широко разинул рот и мастерски выплеснул в него содержимое кружки.

После еды и выпивки капитан подступился к деду:

– У тебя лошади где?

– Откуда?! – Старик поперхнулся.

– Не крути… Во дворе кругляки оставили. Хочешь, покажу?

– Да это не мои. Зять днем приезжал.

– Где зять?

– Отсюда недалече. Без ноги еще с гражданской.

Капитан повел шеей в сторону Павла:

– За лошадей они любые деньги дадут.

– Драпают? – спросил догадливо старик.

– Кто их разберет, – уклонился от ответа капитан. – Если не немцы, то наши все равно лошадей реквизируют. Фронт скоро сюда подойдет.

– Да уж слышно…

– Вот и подумай.

– Деньги мне ихние теперь ни к чему… Вещи надобны.

– Забирай полушубки и валенки. Только немцам не показывай – отнимут сразу.

– Запрячу, никакая собака не сыщет, – повеселел старик. – Когда лошади потребуются?

– Сегодня с рассветом.

– Тогда идем. – Старик энергично поднялся с лавки, стал собираться в дорогу.

– Ждите, но на всякий случай выставьте караул, – шепнул капитан, когда дед со старухой исчезли в сенях.

Павел отправил Нину и Йошку спать, сам вышел на крыльцо. Вдали, за бугром на большаке, то вспыхивали, то гасли огни немецких грузовиков и танков. Приглушенно рычали моторы. В загустевшем воздухе оттепели звуки сливались в тягучий гул. Видать, где-то снова тряхнули немцев, раз они откатываются без оглядки и не сворачивают в соседние с дорогой села.

Капитан и старик вернулись среди ночи на паре низкорослых каурых трансильванцев. [33] Трансильванцы – порода лошадей, выведенных в Южных Карпатах в Трансильвании. В санках, оплетенных ивовыми прутьями, вполне могли разместиться трое. К облучку был привязан тюк прессованного армейского сена и мешок с овсом. Ни слова не говоря, но многозначительно крякнув, дед ушел в хату.

– Как это вам удалось? – вполголоса спросил Павел.

– Дедок-то нашим оказался, – отозвался из темноты капитан. – Служил в Первой конной. Думаю, здесь неспроста остался. У него и спрячем «Северок». Вдруг он вам пригодится на обратном пути. Закопаем в сараюшке в дальнем углу. Найдете, даже если исчезнут старик со старухой. Ну и конечно, если хутор сохранится.

– Старик узнал, кто мы?

– Нет, разумеется. Однако понял, что о вас надо помалкивать и при наших, и при немцах.

– Откуда у него оказались лошади?

– Безногий зять у румынских солдат выменял на цуйку, по-нашему – самогон. Он на риге в землянке живет километрах в пяти отсюда.

Собирались не торопясь. Старуха согрела чугунок воды для чая, опять расставила тарелки. Дед от еды отказался, залез на печь отогреваться. Все армейское русское – и валенки, и полушубки, и концентраты – оставили хозяевам. Нина надела меховую полудошку, фетровые боты, вязаную шапочку, брюки. Клевцов и Слухай облачились в немецкие офицерские шинели с собачьими воротниками и теплые шапки. В ранцах осталось все для дороги: деньги, драгоценности, консервы, коньяк, хлеб. В бумажниках хранились требования на проживание в гостиницах для командного состава, талоны на питание в продовольственных пунктах и заявки на паек в рейхе, положенный состоятельной немецкой семье с прислугой.