Виктор Егоров - Конец – молчание

Но обстановка в Баку не сулила спокойствия. Мусаватисты, оставшиеся у власти и после ухода турок, не могли обеспечить в городе ни порядка, ни хотя бы сносной жизни: по-прежнему свирепствовал террор против демократически настроенных элементов, по-прежнему росла дороговизна.

Пролетела зима, минула весна. Потом лето… Наступили особо тревожные дни: Юденич шел на Петроград, и все антисоветчики замерли в ожидании сообщения о его победе. Нервы настолько были натянуты, что «Нью-Йорк таймс» сделала даже фальстарт, выдавая желаемое за действительное:

«18 октября. Из Стокгольма сообщают: антикрасные войска в Петрограде…»

«20 октября. Новые сведения о падении Петрограда. Связь с Москвой прервана…»

«21 октября. Антикрасные войска подошли к Петрограду. В Лондоне с часа на час ожидают известий о падении города…»

Но они так и не поступили… Несколько позже газета вынуждена была сознаться: «Юденич уходит из армии; выезжает в Париж, забрав свое состояние – 100 миллионов марок». Правда, это сообщение появилось в начале двадцатого года. Летом же девятнадцатого, продвигаясь на север, Врангель и Деникин заняли Царицын, а в октябре подошли к Туле, то есть оказались в двухстах километрах от Москвы. Только что красневшая из-за ложного старта, но вновь приободренная «Нью-Йорк таймс» объявила:

«Все здание большевизма в России, видимо, рушится. Началась эвакуация Москвы…»

Но газета опять поспешила: девятого декабря Врангель отправил Деникину паническую телеграмму:

«Вот она, горькая правда. Армия как боевая сила перестала существовать».

Генерал Деникин, в свою очередь, не стал больше испытывать судьбу и, бросив остатки своей армии, покинул родину на французском военном корабле.

И еще один белый военачальник – адмирал Колчак, – который тоже собирался на Москву, в конце девятнадцатого вынужден был спешно оставить Омск, свою временную «столицу», и удрать на восток.

В эти трудные для союзников дни, когда все их планы рушились, в Баку, охваченном забастовкой, вновь неожиданно объявился Шелбурн и назначил приунывшему Кесслеру свидание в том же Черном городе.

– Мы опять рассчитываем на вашу помощь, Максим Фридрихович! – приступил майор к главной теме разговора после расспросов о жизни и о семье. – Не исключено, что нам снова придется уйти, поэтому хотелось бы обеспечить надежную связь с некоторыми местными друзьями. Мы уже кое-что предприняли: не так, как в прошлый раз. Но требуется организовать еще запасную линию. Хотелось бы, чтобы именно вы взяли ее на себя.

Идя к Шелбурну, Максим Фридрихович твердо решил отказаться от дальнейшего сотрудничества с англичанами: платным агентом он быть не хочет, а идейных побуждений для такой работы у него нет. Но, уловив, как всегда, настроение собеседника, майор, будто невзначай, заметил:

– Я к вам не обратился бы, дорогой Кесслер! Но тот, кто нам обычно помогал, что-то закапризничал. Пришлось вывезти его в Персию. Там мы будем судить этого человека как дезертира. Я, кажется, отвлекся… Итак, роль ваша будет чисто посредническая: получать от местных политических деятелей информацию для нас и передавать им ответы. Если у наших друзей возникнут какие-либо срочные вопросы, надо им дать совет, сообразно нашим интересам. А вообще-то тревожить вас будут редко! Первый, кто с вами, очевидно, свяжется, это адвокат Красовский. Он вам предварительно позвонит…

И тут Кесслер понял, что ему не вырваться из этого порочного круга. Ну, откажется он сейчас от выполнения задания… Так его украдут ночью, как того человека, что «закапризничал»! И семья останется без кормильца. К тому же, он уже выполнял задания Шелбурна. Поэтому «Интеллидженс сервис» с полным правом может считать его своим человеком.

Поговорив немного о положении на фронтах, Шелбурн улыбнулся одной из своих самых приветливых улыбок, дружески похлопал Максима Фридриховича по плечу и энергично зашагал к конке.

Дождавшись, пока майор уедет, Максим Фридрихович тоже пошел к остановке старческой разбитой походкой: ноги совсем не слушались, во рту было сухо, как в самые жаркие тегеранские дни, когда спасал только дуг…

Какое-то время все было спокойно. Относительно, конечно, ибо Кесслер жил как на вулкане! Но никто его пока не тревожил. А весной двадцатого года бакинский пролетариат с помощью частей Красной армии сверг националистический режим и восстановил советскую власть.

Когда Максим Фридрихович, затаившийся на время дома и ожидавший, честно говоря, еще большей, чем при прежнем режиме или при турках, вакханалии, обнаружил в городе полнейший порядок и давно не виданное спокойствие, то снова пошел на телеграф.

Там царило оживление: требовалась беспрерывная и бесперебойная связь с Москвой и другими крупными городами. А аппаратура нуждалась в ремонте. Кесслер, стосковавшийся по делу, весь ушел в любимую работу. Она настолько его поглотила, настолько была знакома и желанна, что уже не оставалось времени думать о малоприятном прошлом и довольно туманном будущем.

И вдруг как гром средь ясного неба – вызов в ЧК на регистрацию бывших офицеров царской армии. Кесслер понял, что наступил конец: произошло именно то, чего он боялся и о чем предостерегал жену. Но Ольга отнеслась к этому факту на редкость спокойно.

– Когда ты пойдешь? – только и спросила будничным голосом.

– Никогда!

Ольга удивленно подняла брови.

– Я не понимаю тебя.

– Hу а то, что это ловушка, ты понимаешь? – Максим Фридрихович впервые говорил с женой таким тоном. – Выявят всех – и в каталажку! Или ты считаешь, что нас вызывают, чтобы увеличить хлебный паек?

– Ты стал в последнее время страшно мнительным. – Ольга опустила глаза, чтобы не было видно навернувшихся слез. Потом, подавив обиду, подошла к мужу и обняла. – Нельзя так, Максим! Мы здесь уже больше двух лет, живем сносно, несмотря на все события. Другим гораздо хуже, ты же знаешь! Ну а новая власть – значит, новые порядки. Ведешь ты себя мирно, чего ж бояться?

– Нет, Оля, я не пойду. Пусть лучше за мной приходят…

– Страшно глупо! Именно этим ты вызовешь всяческие подозрения!

Они еще долго спорили. Но в конце концов Ольга убедила Максима Фридриховича явиться в ЧК. Он шел туда, мысленно прощаясь с изумительно красивым в этот поздний апрельский день городом. Где-то в душе он даже радовался тому, что сейчас должно случиться: наконец-то кончатся его мучения, связанные с Шелбурном!

Вернулся Кесслер домой растерянным и виноватым.

– Ты оказалась права: записали все данные и отпустили с богом. Говорят – идите и спокойно работайте.

Ольга в изнеможении опустилась на стул. И только тут Максим Фридрихович понял, как далось ей это ожидание! Он был в ЧК долго: очередь оказалась немалой, да и интересовались каждым весьма подробно! Вот и вышло не меньше трех часов.