Виктор Егоров - Конец – молчание

Может, это шло именно от того, что каждый раз в минуту напряжения и неясности в нем, где-то глубоко-глубоко, еще не осознанное, не обнаруженное, уже вызревало какое-то решение, рождалась контрмера?

Варгасов не успел переступить порог кабинета, где всего час назад его дубасил болезненный фельдфебель, как тот уже опять очутился возле арестованного, намереваясь сунуть снова костлявым кулаком ему поддых. Но из кресла в углу поднялся пожилой рыхлый майор.

– Отставить!

Он подошел к Варгасову, внимательно оглядел его с ног до головы – неприметное лицо, дешевенький костюмчик, – потом кивнул на стул:

– Садитесь! Повторите-ка мне свою… легенду.

Варгасов не обратил никакого внимания на слово «легенда» и принялся добросовестно пересказывать уже рассказанное фельдфебелю.

Дима говорил, а сам рассматривал нездоровое полное лицо майора, его короткопалые пухлые руки, мирно лежащие на животе, Почетный знак раненых, позволивший майору быть не на передовой, а в глубоком тылу…

«Ранен не меньше трех раз… – Варгасов скользнул взглядом по серебряным дубовым листьям вокруг вертикального эллипса, в центре которого на скрещенных саблях покоился украшенный свастикой шлем. – Видно, был в самом пекле… Неужто под Москвой? Задело бы свыше четырех раз – получил бы Золотой знак. Потом стриг бы купоны…»

Судя по равнодушному выражению лица майора, вся Димина история была ему неинтересна. «Надулся, как индюк! – вдруг разозлился Варгасов. – А ведь натуральная пешка!»

Лишь когда Варгасов добрался до последней кражи, майор немного оживился. По тому, как задергалось его правое веко с редкими ресничками, как засуетились короткие пальцы, до того спокойно лежавшие на внушительном животе, Дима понял, что во всем им наговоренном заинтересовал, и даже взволновал, майора лишь бумажник рассеянного господина.

– Где вы его зарыли? Как называлось то место?

Но Дима не помнил. Так и сказал: «Не помню, но зрительно хорошо его представляю. Бывал там и раньше».

Последнее было правдой: Варгасов действительно приезжал туда с Марией, когда они выбирались «на лоно природы».

…Однажды в выходной они вышли на первой приглянувшейся им пригородной станции и обнаружили этот прелестный безлюдный уголок. Все вокруг Берлина – и в воскресенье, и во вторую половину субботнего дня – обычно бывало заполнено отдыхающими горожанами. А это местечко как-то осталось незамеченным!

Они устроились тогда на высоком обрыве, заросшем соснами. А внизу, неподалеку от дороги, синело озеро. Когда собрались искупаться, Дима захотел, чтобы они спустились по совсем отвесной стене, цепляясь за кустарник: время надо экономить.

Но Мария испуганно запротестовала и потащила Варгасова к более отлогому спуску. А была страшная жара, и так хотелось поскорее нырнуть в холодную чистую воду!..

Потом, уже гораздо позже, Дима спрятал там рацию. Он не боялся, что Максим Фридрихович выдаст гестапо старое место: ни секунды он в нем не сомневался. Просто, с одной стороны, здесь было более удобно, с другой, – чем чаще менять тайник, а следовательно, и место сеансов связи, тем лучше!

Но особенно часто делать это у Димы, к сожалению, не было возможности. Жизнь его после ареста Кесслера стала довольно сложной, а поездка к рации – целым событием!

– Значит, не помните? – не отставал от Варгасова майор.

– Нет!

Зачем он будет называть им станцию да всяческие приметы? Тогда, все выведав, они сами туда смотаются. Диме же важно, чтобы они его взяли с собой!

– А если все это выдумка? – Майор вдруг побагровел. Видно, одна лишь мысль об этом вывела его, вынужденного приехать в комендатуру, из себя. – А если ты все наврал?

Гутман схватил Диму за лацканы пиджачка и притянул к себе, вглядываясь в испуганное лицо арестованного и ища не столько в словах, сколько в выражении этого избитого, в синяках и кровоподтеках, лица ответа на свой вопрос.

– Ну, что вы, господин майор! Как бы я посмел? Кстати, возьмите, пожалуйста… И не обессудьте! Вы же мне не верите? Поэтому я должен как-то доказать, что говорю правду!

Дима протягивал удивленному Гутману плоскую алюминиевую бутербродницу, которую вытащил из кармана майора в те секунды, когда тот, схватив Варгасова за лацканы, кричал ему в избитое лицо: «А если ты все наврал?»

– Мой ужин… – Гутман растерянно смотрел на бутербродницу.

– Повторяю вам, господин майор: я вор высшей квалификации! И это для меня, – Дима небрежно кивнул на коробку, – сущая ерунда!

Как Варгасов был благодарен в те минуты Роману Карамину за уроки…

Прошло еще не меньше получаса. Майор и фельдфебель о чем-то шептались, не желая, видимо, ни с кем делиться добычей. Потом долго выбирали конвой – требовались люди исполнительные, молчаливые и нелюбопытные. Потом убеждали Диму ехать на автомобиле, а не по железной дороге.

Но он объяснил, что знает лишь этот путь, что на машине они заблудятся. (К чему еще один лишний сопровождающий в лице шофера? И без того – четверо против одного!)

Через час они подымались, слегка подсвечивая фонариками, на кручу, облюбованную когда-то им и Марией…

– Здесь! – остановился Варгасов около одного дерева. Под соседним до сих пор лежала рация.

Солдаты начали копать. Гутман и фельдфебель, с предусмотрительно расстегнутыми кобурами, стояли по обе стороны безоружного человека. Шли минуты… Яма углублялась, а ящичка, куда пленник положил бумажник, опасаясь носить такие деньги при себе, не было…

По тому, как все тяжелее, с присвистом, дышал майор, как чаще и чаще переступал с ноги на ногу фельдфебель, Дима понял: терпение их на исходе…

И вдруг лопата одного из солдат наткнулась на что-то. Раздался долгожданный деревянный звук. «Корневище… – пронеслось в голове Варгасова. – Какое счастье!» В ту же секунду, забыв о пленнике, майор и фельдфебель шагнули к яме, а Дима моментально оказался на краю обрыва и прыгнул вниз.

– Он разобьется… – мрачно сказал солдат, опомнившийся первым. – Я знаю это место – здесь совсем отвесно!

Будто в подтверждение его слов, что-то с шумом покатилось вниз, подминая трескучий кустарник, и, наконец, глухо шлепнулось очень далеко.

– Все, – констатировал тот же солдат. – Он еще по дороге сломал себе шею.

А Дима был от них в нескольких шагах и слышал каждое слово, вплоть до отборнейшей брани, которую обрушил на голову фельдфебеля и его людей майор.

Лишь когда шаги незадачливых кладоискателей, не решившихся подойти к самому краю обрыва и заглянуть вниз, стихли на пологой тропе в противоположной стороне, Варгасов разжал пальцы, намертво вцепившиеся в какие-то колкие ветки, и медленно, от кустика к кустику, стал спускаться.

Примерно тем же путем, каким пролетел тяжеленный камень, который он столкнул.