Федор Гайворонский - Последний тамплиер

— Если ты умрешь, Гамрот, я останусь совсем один.

— Не говори такие слова! У тебя есть прекрасный сын, дочки — малютки, есть женщины и слуги, которые любя тебя. Ты нужен им всем, Жак. Такой человек, как ты не может быть один.

— Я пребываю в грусти, что мне делать, Гамрот?

— Сходи в церковь. Поставь свечу.

— Ты верно сказал. Я так и поступлю. Я пойду прямо сейчас, я не стану даже завтракать.

Я омыл лицо над лоханью, прополоскал рот добрым вином и, покинув дом через конюший ход, отправился в храм.

Утром собор показался мне совсем другим, чем вчера вечером. Возможно, что усталый, с дороги, я не заметил многого, что открылось лишь в свете дня.

Собор — это пристанище несчастных, собрал вокруг себя множество больных, пришедших в Дижон по случаю коронации, чтобы вымолить у Бога избавление от страданий. Прямо у входа в собор местные лекари-христиане давали им наставления касательно лечения недугов. Аптекари, раскинув палатки, торговали снадобьями. Невдалеке группа студентов — медиков осматривала некую женщину и их профессор что-то объяснял, показывая на левую грудь женщины. Множество нищих, сидевших прямо в пыли, просило подаяния. Купцы торговали тканями, посудой, дешевыми бусами, заморским вином и пряностями.

У маленькой красной двери собора, декорированной саламандрами, беседовало несколько человек в разноцветных одеждах. Один из них держал подмышкой книгу. Время о времени, кто-нибудь из них брал в руки палочку и что-то чертил на земле. Остальные склонялись к чертежу, изучали его, а потом оживленно обсуждали.

Заинтересованный столь любопытными людьми, я осмелился приблизиться к ним. Завидев меня, они прекратили свои разговоры и выжидательно обратили взоры в мою сторону. Подойдя к ним, я поклонился.

— Граф ла Мот, — представился я.

Люди учтиво поклонились в ответ. Я отметил печать мудрости на их светлых лицах.

— Что ищет благородный граф в обществе таких бедных людей, как мы? — спросил немолодой человек, от одежды которого исходил едва уловимый запах лекарств.

Я подивился его словам.

— Мудрый человек, — ответил я, — как может называть себя бедным тот, кто обладает знанием тайн природы? От вас пахнет лекарствами, значит вы — аптекарь. Разве тот, кто спорит с самим Творцом за человеческие жизни, может быть беден?

Аптекарь улыбнулся.

— Есть два золота, — продолжал я, помня то, чему некогда учил меня Гиллель, — и оба золота звенят в вашем кошельке.

Лица его спутников стали серьезными. Я чувствовал их пристальные взгляды.

— Наше золото не для всех имеет цену, благородный граф, не так ли? — осторожно спросил аптекарь выжидательно смотря на меня.

— Когда я служил в Палестине, я видел, как люди, спасаясь от нашествия, бежали из города, рассыпая и топча золото. Я видел, как это самое золото заливали в глотку преступника. Но оно не приносило ему никакой радости. Я видел, как из-за захваченного золота два друга убили друг друга в отчаянной схватке, после тяжелой битвы, где они защищали друг друга и стояли плечом к плечу. И еще я слышал рассказы о народах, у которых золото не имеет цены.

— Разве такие народы еще есть?

— Тот, от кого я это слышал, был честным человеком. Я верил ему, как себе. Он повидал много стран и много народов.

— Где находятся эти земли?

— Тот человек не сказал мне об этом, это великая тайна. Но он бывал в тех землях и сам беседовал с теми людьми на их, как он сказал, птичьем языке.

— Так люди в той загадочной стране говорят на языке птиц?

— Он так сказал.

— Это не удивительно. Не так ли, благородный граф?

Я оставил последний вопрос без ответа, потому что не знал, как отвечать, а показаться невеждой мне не хотелось. Но мое молчание было воспринято как положительный ответ, чему я остался рад.

— Я подошел к вам затем, что мне нужен хороший лекарь, — сказал я, — моему слуге очень плохо, и еще я хочу спросить вас, досточтимые философы, возможно ли в нашем грубом мире вещей оживить умершую человеческую плоть?

В разговор вступил человек с тюрбаном на голове, судя по одеждам — богатый купец.

— Лучшего лекаря, чем уважаемый профессор медицины Мишель Равель, в нашем городе тебе, благородный граф, не найти. Вот он, стоит невдалеке от нас. Сейчас он беседует со студентами, но когда освободится, я скажу ему о твоем деле. Что же касательно второго твоего вопроса, — купец опустил глаза, — в еврейском гетто живет некий Соломон, держащий лавку со старьем. Возможно, он тебе сможет как-то помочь. Точного ответа не твой второй вопрос никто из людей не знает. Но если такой ответ есть, то …

Было видно, что мой собеседник подыскивает верные слова.

— …То решение этой проблемы лежит за гранью того, что Господь разрешает творить человеку. Помни об этом, если надумаешь отправиться к Соломону. О! Профессор Равель освободился. Идем же к нему!

Купец представил меня профессору и удалился к своим товарищам. После недолгих переговоров, я указал профессору, как пройти к моему дому, заплатил задаток и условился с ним, что он посетит больного Гамрота после обеда, и что госпожа — Жанна, заплатит ему остальное.

Затем мы расстались и я направился к рынку, возле которого располагался еврейский квартал.

Я шел, закутавшись в плащ, накрыв голову капюшоном. На меня оборачивались прохожие,

Вот рынок, за ним — постоялый двор, конюшни и наконец, стена гетто. Я направился вдоль стены, в конце-концов добрался до ворот. Их охраняли два стражника.

— Что нужно благородному рыцарю среди неверных? — спросил меня чернобородый.

— Мне нужен лекарь, — соврал я.

— Иди, рыцарь, — отвечал чернобородый, — но будь осторожен.

Он отворил калитку, и я вошел в другой мир.

Еврейский квартал был совершенно не похож на Дижон — неуклюжие приземистые блеклые дома, которые, казалось, построили только затем, чтобы было где спасаться от дождя, узкие, извилистые улочки, без булыжника, или деревянного тротуара, в пыли которых бегали куры, копошились дети, двигались мрачные фигуры бородатых мужчин с пейсами, в каких-то длинных жилетах надетых поверх ниспадающих одежд. Все люди, от мала до велика, сторонились меня, не сводя испуганных глаз. Я шел и пытался понять, зачем оказался в этом унылом месте, какая сила заставила меня бежать из уютного дома сюда, в эту сточную яму города?

Я заметил молодую женщину, несшую корзину с бельем и подошел к ней.

— Женщина, — спросил я ее по арамейски, — мне нужен Соломон, старьевщик. Скажи, где его найти?

Еврейка удивленно глянула на меня.

— Я жду ответа, — продолжал я.

Она посмотрела по сторонам. Улочка была пуста, лишь рыжая собака дремала на соседнем крыльце, дергая ухом.

— Идите за мной, — опасливо сказала она и поспешно скользнула в дом.