Такаси Мацуока - Осенний мост

Что же до женщин, то все, с кем ее связывали тесные отношения, были служанками во дворце в Эдо и в замке в княжестве Акаока. На лучших из них можно было бы положиться в том отношении, что они действительно стали бы ревностно опекать Эмилию. Но служанки непрестанно сплетничают. Что знает одна, то становится известно всем, а если это будут знать все, то с неизбежностью эта новость выйдет за пределы дворца и станет известна и прочим, включая врагов князя Гэндзи — все это будет лишь вопросом времени.

Значит, ей не к кому обратиться за помощью.

Ханако поклонилась.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Спасибо. Теперь я могу уехать со спокойной душой.

— Мы все будем ждать вашего скорого возвращения.

— Я не вернусь, — сказала Хэйко.

— Конечно же, вернетесь, госпожа Хэйко. Наш господин не сможет долго переносить ваше отсутствие. Его чувства к вам слишком очевидны.

На глаза у Хэйко навернулись слезы. Ее поза сделалась менее официальной — она уронила руку на циновку, словно бы затем, чтобы опереться на нее.

— Я чем-то вызвала его неудовольствие, — сказала Хэйко, — и не знаю, чем именно. Ты не знаешь, что бы это могло быть?

— Нет, моя госпожа, — отозвалась Ханако. — Должно быть, вы ошибаетесь.

— А ты ничего не слыхала от слуг?

— О вас — лишь восхваления. На самом деле, многие строят предположения о том, когда же князь Гэндзи официально примет вас в клан. Нет, правда, госпожа Хэйко — вы непременно вернетесь. Большинство думает, что это будет весной, потому что весна — это начало. Я же считаю, что это произойдет осенью, потому что когда дни становятся холоднее, страсть вспыхивает с новым жаром.

Хэйко рассмеялась, как на то и надеялась Ханако.

— Что, неужто слуги и вправду говорят об этом?

— Да, моя госпожа. Спорят лишь о времени. Они строят догадки обо всем. Например, в каком году вы родите. Все ставят на год, следующий за вашим возвращением. То есть, через два года от нынешнего момента, потому что никто не верит, что князь Гэндзи выдержит разлуку с вами больше года. Также много догадок строится об имени наследника.

— Наследника? Даже так? Разговоры уже зашли настолько далеко? — Голос Ханако вновь счастливо зазвенел.

— Да-да! Одна из служанок, Мицуко, — вы ее знаете? — даже ходила советоваться к гадалке в Йокогаме.

Две подруги прикрыли лица рукавами и захихикали. Действительно, обращаться к уличной мошеннице, чтобы узнать судьбу князя, способного заглянуть в будущее — это было уже чересчур.

— И что же сказала эта гадалка? — поинтересовалась Хэйко.

— На самом деле, она вообще ничего не сказала, — ответила Ханако, едва сдерживая смех. — Это была чужеземка, не умеющая говорить по-японски. Она использовала странные карты с картинками. Мицуко рассказывала, что она указала на две карты и кивнула головой, да. Красавец-принц и прекрасная принцесса — Мицуко выбрала эти карты для князя Гэндзи и для вас. Затем она закрыла глаза, впала в транс…

— В транс! — Хэйко так хохотала, что не могла уже сидеть прямо. От смеха у нее по щекам потекли слезы.

— …открыла книгу, написанную кандзи, и указала сперва на иероглиф «ко» — «дитя», а затем «макото» — «правда».

Когда подруги наконец-то отсмеялись, они позвали служанку, и та принесла чай. Искорки, плясавшие в глазах служанки, свидетельствовали, что она подслушала конец их разговора, и эта история ее тоже немало повеселила.

— Если даже чужеземная гадалка с этим согласна, — сказала Ханако, — значит, ваша разлука временна. Князь Гэндзи призовет вас обратно сразу же, как только ваша задача будет исполнена. Вы уезжаете, но не потому, что он желает избавиться от вас, но потому, что он доверяет вам как немногим.

— В это приятно верить, не так ли? — сказала Хэйко, прихлебывая чай.

— Куда легче поверить в то, что вы скоро вернетесь, — сказала Ханако, — чем в то, что Эмилия родит ребенка нашему князю.

— И тем не менее, ты будешь приглядывать за ней?

— Непременно.

Но даже когда Ханако говорила об этом, на уме у нее был будущий ребенок Хэйко, а не Эмилии. Хотя она и смеялась над предсказанием гадалки, она не сомневалась в его правдивости. Те, кого боги одарили своими дарами, не всегда таковы, как от них ожидают. Князь Гэндзи сам был тому примером. Не может ли и эта чужеземная гадалка из Йокогамы быть такой же? Ханако была уверена, что в обозримом будущем поздравит подругу с возвращением в Японию. А потом сколько может пройти времени между ее возвращением и появлением долгожданного наследника? Если пройдет больше года, она, Ханако, очень удивится.

Когда Ханако завершила свой рассказ, Эмилия долго молчала.

В конце концов она произнесла:

— Я не появилась во сне Гэндзи.

Она не могла заставить себя сказать — «в видении», поскольку считать, что это и вправду видение, было бы богохульством. Никто, кроме пророков Ветхого завета, не знал грядущего. Веря, что Гэндзи и вправду пророчествует, Ханако предавалась ереси. Однако же, сейчас не время спорить о религиозных доктринах, какими бы важными они ни были. Это может подождать.

— Да, — сказала Ханако.

— Тогда как же они пришли к выводу, что я к этому причастна?

— Из-за медальона, который вы носите на шее. С цветком лилии. В видении Гэндзи видел этот медальон на шее у своего ребенка.

— Это вряд ли можно считать доказательством. — Эмилия через блузку прикоснулась к медальону. — Это может быть какой-то другой медальон. А если даже то был и вправду он, он мог попасть к ребенку самыми разными путями, а вовсе не обязательно от меня.

— И какими же? — поинтересовалась Ханако.

— Ну, по-первых, я могу отдать его Гэндзи, а он затем передаст его своему ребенку.

— А вы отдадите его ему?

— Должна признаться, я этого не планировала.

— Но такое возможно?

Внутри этого золотого сердечка находился миниатюрный портрет прекрасной молодой женщины и прядь золотых волос. Женщина, изображенная на портрете, была бабушкой Эмилии — Эмилия никогда ее не видала. Все, кто видел этот портрет, утверждали, что эта женщина очень похожа на саму Эмилию, хотя Эмилии, когда она на него смотрела — а она это делала как минимум раз в день, во время вечерней молитвы, — он напоминал ее мать. Она скончалась при трагических обстоятельствах, когда самой Эмилии было четырнадцать лет. От умершей матери у Эмилии осталось всего две вещи: любимая книга матери, «Айвенго», и эта миниатюра и прядь волос, заключенные в золотом сердечке. Это было все, что осталось ей на память.

— Нет, — признала Эмилия. — Он мне очень дорог. Я не могу представить, чтобы я отдала его кому-нибудь. Но в любом случае, мне кажется неправильным делать такие далеко идущие выводы на основании столь шатких доводов.