Анатолий Кулемин - На грани апокалипсиса

– Вы просили подарить… Забирайте, – он достал снимки, фотокассету и… маленький запечатанный пластиковый пакетик с белым порошком внутри. – И это тоже. Здесь препарат, о котором вы говорили. Оказывается, завалялся один. О характере работы по программе вы догадались сами: контроль над психикой человека, изучение способов влияния на нее.

Бредли постоял, глядя на Сэдлера, затем спрятал фотографии во внутренний карман пиджака, смотал пленку на диктофоне на одну из катушек, убрал ее в грудной наружный кармашек, туда же сунул фотокассету, а оба диктофона убрал в карманы пальто, лежавшего на подлокотнике кресла. Пакетик он сунул в другой внутренний карман. Все это Бредли проделал молчком, методично, без спешки.

Сэдлер достал и закурил новую сигарету. Он дождался, когда Бредли усядется в кресло, и посмотрел в его глаза:

– Ну, задавайте свою пару вопросов.

Бредли спросил тихо, медленно, расставляя акценты:

– Почему вы отдали мне эту информацию? И почему вы отдали эту информацию именно мне? Здесь, – Бредли постучал пальцем по кармашку с катушкой, – говорится об участии в нападении на Советский Союз всех стран НАТО, следовательно, об этом плане в Лондоне либо уже знают, либо узнают в ближайшем будущем. По секретным каналам Пентагона и ЦРУ и без нашего с вами участия.

Задавая эти вопросы, Бредли отдавал себе отчет в их сложности. Вернее, в сложности ответов на них, так как вразумительных и исчерпывающих ответов, по его мнению, на эти вопросы просто не существовало. Ему было интересно: что и, главное, как ответит на них Сэдлер.

И Сэдлер ответил.

– В Лондоне – да. А в Москве? – он спросил это так проникновенно и посмотрел при этом на Бредли так пристально, что тому стало по меньшей мере неуютно. В вопросе звучала отнюдь не недосказанность, в нем звучала конкретика. – Тот человек, – в той же интонации продолжал Сэдлер, – с помощью которого мы получили вашу фотографию из вашего «личного дела» и информацию о вас, в мае сорок пятого уже работал под контролем советской контрразведки. Вашей контрразведки, Владимир Алексеевич. Об этом я узнал, работая уже в хозотделе, а узнав, пересчитать заново все ваши ходы особого труда мне не составило. Я понял, что и фотография, и все остальное – часть тщательно продуманной и хорошо спланированной операции, в которую меня угораздило вляпаться. Мне пришлось признать, что ваша разведка и вы, лично вы, переиграли нас, и меня в частности, вчистую. И что мне оставалось делать? Публично признать свое поражение и раскаяться? Да, но в чем? В том, что я сам, по сути, легализовал вас, выдав вам новые документы и уничтожив все ваши? Тогда бы мне грозила не просто отставка, а тюремная камера. Вот поэтому-то, когда мне отказали в переводе из УСС в ЦРУ, я не стал поднимать шума, а предпочел уйти. Тихо и незаметно. Да, было больно, горько и обидно, но из двух зол выбирают меньшее. Это что касается вашего второго вопроса: почему именно вам… А что касается, почему я отдал… – Сэдлер вздохнул и посмотрел на бутылку. Бредли, предвосхитив его желание, плеснул ему в рюмку и подвинул ее поближе. Сделанная Сэдлером пауза была вызвана не обдумыванием ответа – он у него был, это было очевидно, – она была вызвана обдумыванием того, как ему сформулировать ответ, какими словами. – Спасибо. – Сэдлер выпил и продолжил: – Вы знаете, я не являюсь сторонником коммунистического режима и не люблю коммунистов, но… лишь боязнь крепко получить по носу может остановить некоторых наших доблестных военных от развязывания ядерного апокалипсиса. Воинствующий пыл некоторых наших генералов может остудить только сдерживающий фактор. В данной ситуации таким фактором может послужить осведомленность противоборствующей стороны. Это первое. И второе… В Сан-Франциско у меня растет внучка, в пятьдесят седьмом ей должно исполниться двенадцать лет. Я хочу, чтобы ей исполнилось и тринадцать, и пятнадцать, и двадцать пять… С вашими словами о том, что дети не должны умирать, я согласен полностью. Давайте сделаем все от нас зависящее, чтобы они жили, и жили счастливо.

Бредли глубоко вздохнул, задержал дыхание, потом медленно с шумом выдохнул: такого признания услышать он не ожидал. Он даже не знал, как ему реагировать на это откровение. Сэдлер обезоружил его, поэтому, просидев какое-то время молча, Бредли просто сказал:

– Взглянуть бы на этот план хоть одним глазом.

– Вы помните Паолу Трейси? Медицинскую сестру, которая ухаживала за вами в Германии.

– Помню, разумеется, – ответил Бредли. Этот вопрос Сэдлера немало озадачил его.

– Тогда, в сорок пятом, после вашего отлета в Вашингтон, я забрал ее у Пакстона к себе. Вы знали об этом? – вновь спросил Сэдлер, увидев, как Бредли качнул головой.

– Знал. Об этом мне тоже сказал Пакстон. Тогда… в Вашингтоне.

– Ну так вот… Пробыла она тогда у меня недолго. Потом ее перевели в штаб Эйзенхауэра.

– Вы полагаете?.. – Бредли вопросительно и задумчиво посмотрел на Сэдлера.

Тот пожал плечами и развел руками: мол, чем могу… думай сам.

– Спасибо, Пол, – тихо проговорил Бредли. – За все – спасибо.

О гибели Сэдлера Бредли узнал утром на следующий день из полицейской сводки происшествий.

«Сотрудник нью-йоркского отделения Федерального бюро по наркотикам Пол Джекоб Сэдлер был найден мертвым в своей квартире в двадцать три часа двадцать минут. Смерть наступила от огнестрельного ранения в голову, по предварительным данным, между двадцатью и двадцатью двумя часами», – Бредли прочитал эту информацию среди десятков других сообщений о происшествиях, произошедших в Нью-Йорке за прошедшие сутки: убийствах, ограблениях, пожарах, ДТП, грабежах.

Сухие строчки обзора лишь констатировали факт, в них не было ни подробностей, ни предполагаемых версий, все это появится позже, когда начнется следствие. Бредли понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя от шока, но его мозг начал считать варианты сразу.

Звонок аппарата внутренней связи прозвучал словно тревога – неожиданно, требовательно и громко. Бредли вздрогнул и, прежде чем взять трубку, несколько мгновений смотрел на аппарат.

– Бредли… – коротко ответил он, взяв себя в руки.

– Стэн, только что звонили из полиции, интересовались, есть ли у нас сотрудник по имени Стэн Бредли. – Это был Хенсон, оперативный дежурный, они были в хороших отношениях, оба болели за одну футбольную команду, вместе радовались ее победам и вместе переживали поражения. Полчаса назад, когда Бредли приехал на службу и по обыкновению зашел в комнату оперативной службы, они несколько минут поболтали о предстоящей игре. – Я сказал, что вы будете через час. Не знаю, верно ли я поступил, но советоваться с вами у меня не было времени. Я все правильно сделал?